Пропали каникулы - [19]

— Значит, по-твоему, какой-то там борщ важнее, чем дрессировка? — напустился на него Саша.

— Не важнее… Только мама всё равно ругаться будет. Знаешь ведь, какие они, родители! Без понятия…

Саша вздохнул. Вспомнил, как мама долго отчитывала его за какой-то кусок шторы, из которого он смастерил отличный парус для модели яхты, и сдался.

— Ладно, — решительно махнул он рукой. — Давай его на запах тренировать!

— Давай! Нюх у него замечательный! — обрадовался Юзик. — За версту чует, что обедом запахло.

Как только из-за куста, облизываясь, появился довольный Гром, Саша немедленно затребовал предмет с сильным запахом. Юзик приволок тряпку, от которой несло бензином, мазутом и ещё какой-то гадостью. Саша сунул тряпку щенку под нос. Гром громко чихнул и очумело затряс головой.

Саша закинул тряпку за куст.

— Искать!

Щенок даже ухом не повёл.

— Запах не нравится. Этой тряпкой папа мотоцикл вытирал.

— Неси что-нибудь с другим запахом!

Юзик исчез и вскоре притащил большую, пожелтевшую от старости соломенную шляпу.

Колкая солома больно царапнула Грому нос. Он взвизгнул и бросился наутёк.

— Пошёл! — обрадованно припустил за ним Юзик. — Смотри, как здорово след держит!

— А почему он землю не нюхает, а кверху нос задрал? — усомнился Саша, едва поспевая за Юзиком.

— Это у него нюх такой чуткий, — переведя дыхание, пояснил тот. — Верховой…

Но, пробежав немного, Гром неожиданно растянулся в траве на обочине дороги. Ни уговоры Юзика, ни грозные приказания Саши не производили на него никакого впечатления.

— Может, он устал? Видишь, как дышит! — Юзик взял щенка на руки и ласково погладил. — Маленький он ещё, пусть передохнёт!

Только когда село осталось позади и ребята перешли шаткий деревянный мосток через реку, Гром неожиданно оживился. Смешно перебирая толстыми, как у медвежонка, лапами, он быстро затопал по тропинке.

— Ага, что я сворил? — Юзик толкнул в бок Сашу. — Просто он устал.

Гром так и рвался вперёд. Он хорошо помнил дорогу: за ельником начинался колхозный сад. Там стояли маленькие разноцветные домики, в которых жили злые пчёлы. Но вовсе не к ним спешил Гром. В глубине сада недалеко от шалаша горел костёр, а в чугунке варился вкусный кулеш. Кулешом этим его уже угощали не один раз!

Щенок облизнулся и прибавил ходу.

Частый мокрый ельник кончился, и ребята оказались на краю большого сада.

— Посмотрим, куда привёл нас Гром! — с таинственным видом подмигнул Юзик и по едва заметной тропинке заторопился к шалашу, темневшему между деревьями.

Солнце, отдохнувшее за три дождливых дня, припекало всё сильнее. На листьях деревьев высыхали последние капли.

В воздухе послышался протяжный гул. Саша задрал голову. Над ним пронеслась одна пчела, вторая, третья…

— Чего это они? — опасливо повертел он головой. — Как самолёты на аэродроме.

— А это и есть пчелиный аэродром — пасека, — смеясь, обернулся Юзик. — Шляпа-то была пчеловода!

Только сейчас Саша заметил в густой зелени кустарника маленькие домики-ульи, над которыми деловито кружились работяги пчёлы.

Тропинка привела ребят к просторному шалашу. Вход в него был завешен брезентовым пологом. Полог поднялся, и из шалаша вышел старик. Саша попятился. Старик выглядел строгим, сердитым и совсем не походил на обычного пчеловода. Из-под куртки выглядывал галстук, на носу блестели очки, над которыми нависали седые брови. Юзик радостно улыбнулся.

— Здравствуйте, Антон Иванович! Мы вам шляпу принесли. Помните, вы её у нас оставили?

— Здравствуй, Юзик. Спасибо, но не нужна мне эта шляпа! Давно её выбросить пора…

— Так нас Гром сюда привёл! Только понюхал шляпу и как припустил! А это мой товарищ, Саша. Юзик обернулся и ткнул друга пальцем прямо в живот. — Он к тёте Глаше приехал.

— Сын Владимира Ивановича? — спросил старик. Саша кивнул. — Похож, похож… Ну, что же, милости прошу к нашему шалашу, я вас мёдом угощу.

Антон Иванович обнял ребят за плечи и повёл в шалаш. В нём было небольшое оконце, но после яркого солнечного дня Саше показалось, что в шалаше темно и душно. Пахло мятой, чабрецом и ещё какими-то травами.

Через минуту-другую глаза привыкли к темноте, и Саша огляделся.

Правый угол занимал топчан, аккуратно застланный серым одеялом. Возле топчана — сколоченный из досок стол и скамейка. На толстом крюке висела старая керосиновая лампа с закопченным стеклом. На скамейке стояло несколько кастрюлек, сковорода, кринка, виднелись какие-то пакеты и мешочки.

Левый угол был заставлен деревянными рамками, флягами, дымарями. И везде, куда ни глянь, виднелись сухие травы… Пучки её были подвешены под крышей, лежали на столе, скамейке, на земляном полу…

— Раз твой пёс такой удалец, — улыбнулся Антон Иванович, отправляясь за котелком, — придётся и его попотчевать!

Гром, словно поняв деда, радостно заскулил и выкатился вслед за ним на двор.

— Попрошайка несчастная! — возмутился Юзик. — Сколько мяса слопал, а сам…

— Отцепись ты от него! Лучше скажи, что это за дед. И что за трава? Зачем её тут столько?

— Антон Иванович был учителем в нашей школе, — косясь на брезентовый полог, ответил Юзик. — Ботанику преподавал, зоологию… Потом заболел, ушёл на пенсию. А дома сидеть не может, скучно ему… Вот и стал колхозным пчеловодом. А ещё он лекарственные травы собирает. Мы, ребята, ему помогаем, ты не думай… Нынешней весной, может, пуда два собрали!