Пропаганда гомосексуализма в России: истории любви - [11]

ДМИТРИЙ

Я напугал Олега, когда первый раз сказал, что он мне всерьез нравится. Это было буквально через пару недель после нашего знакомства, и я нервничал, не знал, что он подумает. Я боялся, что он запаникует и это может всему положить конец. В глубине души я уже понимал, что люблю его. И вот через некоторое время после первого разговора — мы были тогда в ресторане, куда пускают только членов клуба, одном из тех мест, где тусуются журналисты и актеры, — я уже сказал, что его люблю. По-моему, я опять его напугал, но на этот раз чуть меньше. А через несколько дней он сказал мне, что тоже меня любит.

В течение пяти лет Олег и Дмитрий вели тихую жизнь, не объявляя широко о своих отношениях. Они оба не любители ходить по барам, но часто приглашали на обед друзей, к ним в гости приходили и родители Димы. Мама Олега отказалась — она не разговаривает с Димой по сей день. Дмитрий занимался частной практикой как психолог, Олег продвигался по служебной лестнице на телеканале «Культура». В августе 2013 года все переменилось.

ОЛЕГ

Пять лет я работал волонтером в большой детской клинике в Москве, там лежат дети с самыми страшными заболеваниями, которые плохо поддаются лечению, наиболее сложные случаи, и дети туда приезжают со всей страны, поскольку в Москве самая квалифицированная помощь.

И вот как-то летом мой приятель, журналист, обратил мое внимание на сайт клиники, где было написано, что отныне они не будут принимать донорскую кровь от наркоманов, проституток и гомосексуалистов. В тот день во мне что-то оборвалось. Я это воспринял как предательство: это был мой дом, я пять лет работал здесь волонтером. Я знал, как хранится кровь: в течение шести месяцев ее тщательно проверяют. Это была большая, хорошо оснащенная московская клиника, и все-таки они ввели это правило, не имевшее никакого отношения ни к науке, ни к медицине.

После этого я решил встретиться с Антоном Красовским (другой российский журналист, уволенный летом 2013 года за камин- аут — прим. ред.), просто чтобы поговорить. На тот момент мы не были близкими друзьями, но знали друг друга. Антон выложил наше с ним фото в Инстаграме, и через 30 секунд буквально мне позвонил какой-то парень из сетевых структур, явно гей, и в сущности передал послание сверху, что, дескать, меня видели с «нежелательным лицом». Буквально через несколько секунд.

Немного позже у меня был разговор с этим самым парнем в кафе, очень похожий на былые встречи с кагэбэшниками. Он мне сказал, что, появляясь на людях с Антоном, я превращаю себя в персону нон грата — прямо в таких выражениях. Без всякого смущения он сказал, что меня могут уволить: я лицо публичное, работаю на телевидении руководителем. Для начальства я становился опасной фигурой.

Этот разговор меня по-настоящему взбесил. Собственно, он и заставил меня в конце концов написать пост в Фейсбуке. Новость быстро распространялась, ее перепечатали некоторые новостные сайты. Коллеги на работе перестали со мной разговаривать. Но в то же время мне начали писать люди из провинции, которые называли меня героем, потому что я делаю легче жизнь геев в маленьких городах. Мне все это было странно. И до сих пор странно. Я не считаю, что сделал что-то особенное. Просто чувствую себя так, будто каждый, кто мог дотянуться, ударил меня по голове.

Но я ни о чем не жалею. У меня к этому времени уже крыша и так ехала. Помню, в мае кончился Каннский фестиваль, и одна из наших продюсеров говорит: «Все, о Каннах не можем говорить — главную премию получил фильм о лесбиянках». Я тогда подумал: почему я должен жить в этом театре абсурда? Я сказал ей: «Ты сошла с ума! Это же Каннский фестиваль, какая разница, какой фильм выиграл, это новость в любом случае». Но именно так работает этот закон — люди сами себя начинают цензурировать. Вскоре после этого меня уволили.

ДМИТРИЙ

Я не публичная фигура, поэтому не в такой степени попал в эпицентр шторма, но меня многое тревожило. Кроме психологических рисков, нам могли начать угрожать. Жизнь как-то сразу стала намного сложнее. Но, что бы ни случилось, у меня есть моя практика, есть средства к существованию, так что продержимся. Многие мои коллеги тоже геи. У меня, если честно, своя точка зрения на эту проблему. Мне кажется более правильным поэтапный выход из подполья, постепенный. Важно не раздваиваться, жить одной жизнью. Но можно добиваться этого по-разному.

ОЛЕГ

После того как меня уволили, мы решили ненадолго уехать, сменить обстановку. У нас были визы в США, так как мы планировали повидаться с подругой, которая живет в Канзас-Сити, она родила в прошлом году. И мы подумали: раз билеты дешевые, слетаем-ка мы сначала в Нью-Йорк, там поженимся, а потом повидаемся со всеми друзьями в Штатах. Я сделал предложение Диме еще четыре года назад, и вот тут он наконец сказал да, «в принципе».

ДМИТРИЙ

Олег всегда хотел пожениться, а я всегда относился к этому весьма скептически. Зачем жениться? Мы и так живем душа в душу. Но в последнее время я стал думать об этом иначе. Летом я недолго лежал в больнице и мне не давала покоя мысль: а что, если они не разрешат ему приходить ко мне?