Промзона - [147]

– Вячеслав Аркадьич, – мягко сказал президент, – я бы хотел понять, почему вы, человек, который неоднократно встречался со мной, и пользовался моим доверием – подал иск в американский суд? Изгадил репутацию России? Если вы узнали эту грязь о Саше, что, мне нельзя было ее показать? Добро бы Цой, я ему в жизни руки не подал. А вы? Зачем выносить сор из избы?

Извольский помолчал. Потом сказал:

– Я пользовался вашим доверием и поэтому я прилетел сюда. Хотя, скорее всего, это ошибка.

– То есть почему ошибка?

– Вы сами знаете почему.

Президент вопросительно поднял брови. Извольский молча протянул ему бумагу. Это была распечатка разговора. Разговор был такой:

А (Альбинос)

Со Слябом все вопросы будут сняты, он просто отдаст все сам своему дружку полпреду. А полпред сажает на холдинг Ахрозова. С. (Собеседник) Бесплатно?

А. Сорок восемь.

С. Не фига себе число! Почему так дорого?

А. Саша у нас человек государственный. Клянется, что это не ему.

С. В каком смысле не ему?

А. Саша утверждает, что наш президент наконец нашел способ сделать так, чтобы бюджетные деньги не воровали. Саша утверждает, что способ таков: завести в Швейцарии личный счет г-на президента и направлять деньги с этого счета исключительно на благо отечества.

– Видео? – спросил президент.

– Аудио, – ответил Извольский.

Поверх распечатки легла аудиокассета.

– Кто такой Ахрозов?

– Один из моих директоров.

– Почему Цой лоббировал его назначение?

– Потому что Ахрозов работал на него.

Президент помолчал.

– Ты заплатил Саше тридцать девять лимонов?

– Да.

– Тогда почему ты решил, что Саша работает на Цоя?

Извольский долго молчал. Потом проговорил:

– Я не решил, что Ревко работает на Цоя, – сказал Извольский. – Я прикинул и понял, что если Ревко берет у меня деньги и не отдает обещанного, то скандала он может избежать в одном-единственном случае: если я буду мертв. Моя смерть будет нужна, чтобы обвинить в ней Цоя и расправиться с ним, точно так же как смерть Степана – это лучший способ обвинить меня.

– Так почему американский суд?! – заорал президент.

– Я подумал, что операция такого масштаба должна быть согласована с вами. И в том, что касается Степана, и в том, что касается меня. Господин Ревко неоднократно повторял мне, что не берет денег для себя.

Президент помолчал.

– Ты это свое интеллектуальное открытие только мне излагаешь? Или как?

– Или как, – ответил Извольский. – В случае, если со мной что-то случится, или если я не выйду из Кремля, есть человек, который владеет документами…

– Денис Черяга, – правильно вспомнил президент.

– Да.

– Слава, я даю тебе честное слово, что ни тридцати девяти, ни сорока восьми миллионов, – что называется, не был, ни состоял, не участвовал. Даже разговора такого с Ревко не было. Что ты на это скажешь?

– Скажу, что меня и Цоя убрали бы все равно.

Президент нажал на селектор, и в кабинете образовался начальник его личной охраны.

– Возьми вот эту опору промышленности, – сказал президент, – и подожди с ним где-нибудь. Захочет поговорить по телефону, стукни его по башке.

– Чего ждать-то? – спросил начальник охраны.

– Чего надо, того и будет ждать, – ответил президент. Помолчал и прибавил. – Твое счастье, что ты прилетел, Слава. Порвали бы тебя за этот иск, как Тузик – грелку.

Вячеслав Извольский просидел в кремлевском кабинете весь день. Он сидел в полном одиночестве, если не считать телевизора и неразговорчивого охранника. Телефоны у Извольского забрали и выключили, но охранник все время глядел на Сляба так, будто тот спрятал лишний телефон в трусах.

Извольский развлекался тем, что смотрел телевизор. Он посмотрел «Время» в полдень, «Вести» в два часа дня, «Сейчас» в три часа и «Сегодня» в четыре. Начиная с двенадцати, все новостные программы сообщали об исках. Начиная с двух, все новостные программы начинались сообщением об исках.

В семь часов пришел еще какой-то человек и снова повел Извольского к президенту.

На этот раз президент в кабинете был не один: около окна, скрестив руки, стоял Константин Цой, а спустя минуту из другой двери появился Александр Ревко.

Это был наихудший вариант. Они специально выбрали время, когда Ревко был во Франции. Извольский надеялся, что он струсит и там останется.

Президент молча показал Ревко на стул. Тот сел. Он старался выглядеть невозмутимым. Президент мягко подошел к Ревко и положил перед ним сообщения «Рейтер» и «Интерфакса», – два листочка, скрепленных степлером.

– Я бы хотел услышать твои объяснения, Саша, – сказал президент.

– Это элементарная подстава. Мы же все так делали. Берешь банк, открываешь в нем счет на имя человека, которого хочешь скомпрометировать, и переводишь туда деньги. Вот они и перевели.

– И часто ты переводил для компрометации сорок восемь миллионов долларов? – уточнил президент.

– Я не просил этих денег, – сказал Ревко, – у меня достаточно своих. И все они в распоряжении государства, ты это прекрасно знаешь.

– Ну, в настоящий момент они в распоряжении швейцарской прокуратуры, которая их заморозила. И так как она будет очень тщательно изучать компании, с которых приходили деньги, то не исключено, что она узнает много нового о торговле российским оружием. В том числе и ядерными материалами со странами, которым эти материалы продавать не рекомендуется.