Прометей, том 10 - [15]

                   *

Прощай дитя моей любви

Я не скажу тебе причины

                   *

И клевета ей образ <мой>

                   *

И клевета неверный ей

Быть может <образ мой> опишет

<                    >

Она со временем услышит

                   *

И клевета черты мои

Неверно  ей опишет

                   *

И клевета неверно ей

Быть может, образ мой опишет,

О том, кто

Она со временем услышит

                   *

И клевета неверно ей

Чертами опишет,

Быть может о судьбе моей

Она со временем услышит

И вот — новое начало:

Дитя, не смею над тобой

Произносить благословенья,

Ты ангел мирною душой.

                   *

Ты ангел               утешенья

                   *

Ты чистый ангел утешенья

                   *

Ты тихой ангел утешенья

                   *

[Ты] взором, [мирною душой]

[Небесный] ангел утешенья

                   *

Прими желания мои,

Не знай бо<лезней>

(II, 883—885).

Слова прощанья, боязнь клеветы, которая может исказить истинные черты поэта, отбрасываются. Сохраняются только два четверостишия, выражающие устранение себя из жизни ребёнка и пожелание ему ясных дней. Большего не надо: слова обращены к младенцу.

Стихотворение осталось в черновике, многие слова зачёркнуты и не заменены, другие читаются предположительно. И тем не менее пушкинистам удалось прочесть два четверостишия[120].

Казалось бы, стих «Прощай, дитя, моей любви» не оставляет сомнения в правильности догадки И. А. Новикова[121].

Однако могут быть и возражения. В черновой рукописи Пушкина почти совсем не соблюдена пунктуация. Поэтому не исключена возможность соотнесения слов «моей любви» в начальном стихе со следующим:

Прощай, дитя, моей любви

Я не скажу тебе причины[122].

Впрочем, это не меняет общего толкования стихотворения.

Укрепился в своей догадке И. А. Новиков, когда увидел в алупкинском дворце портрет одной из дочерей Воронцовых. Девочка резко отличалась внешностью от остальных членов семьи. Среди блондинов — родителей и других детей — она единственная была темноволоса.

Родословные разыскания говорят о том, что эта дочь Воронцовой, Софья, родилась 3 апреля 1825 года[123]. Стихи Пушкина, написанные между 2 и 8 октября 1824 года, могли возникнуть после письма возлюбленной, в котором она извещала его о том, что готовится стать матерью.

Это гипотеза.

Но гипотеза крепнет, когда её поддерживают факты иной категории.

Приведу отрывок из дневника «Вокруг Пушкина», который мы с Мстиславом Александровичем Цявловским вели на протяжении многих лет и который я продолжаю и после его кончины:

«23 сентября 1952 г. 11 ч. 15 м. вечера.

Только что ушла от меня правнучка Пушкина Наталья Сергеевна Шепелева. <…>.

Разговорились о Пушкине. Её всё больше увлекает чтение его, и хочется знать, кому посвящены те или иные стихи.

Вдруг — в беседе — она говорит, что у Пушкина был ребёнок от Воронцовой.

Я, спокойно: „Да, был, это бесспорно. Вы это знаете от Ивана Алексеевича Новикова? Из его романа?“[124]

— Нет, от тёти Анны[125].

— Да что вы?!.. Что же она вам сказала? Давно?

— Во время войны. Она уже спокойнее, равнодушнее относилась к понятию „schocking“…

— Мудрее стала?

— Да, может быть. Она сказала мне об этом факте.

Я: Это очень значительно, то, что вы говорите. Ведь если это семейный рассказ, значит, он идёт от Натальи Николаевны, а ей мог сказать, конечно, только Пушкин. Значит, он счёл нужным признаться ей в этом.

Она: Да, очевидно. Тётя Анна рассказала мне это со слов своего отца[126], который вообще был очень замкнут и сдержан, но почему-то с Анной Александровной он был ближе, чем с другими детьми. Он говорил ей, что, когда он уже был взрослым, офицером, уже женатым[127], он приходил каждую субботу (именно, помню, по субботам) к своей матери, и она рассказывала ему об отце, об их жизни. Вероятно, тут Наталья Николаевна и рассказала сыну об этом.

Я: Это замечательно! Это подтверждает окончательно гипотезу пушкинистов. Догадался И. А. Новиков, прочтя свежим взглядом стихи „Младенцу“, потом увидел портрет смуглой дочери Воронцовой — и всё понял. Делал доклад[128]. Написал об этом в своём романе[129]. Мстислав Александрович был совершенно с ним согласен, ввёл этот эпизод в свою статью о Пушкине и Воронцовой[130]. Потом были у него и ещё догадки о других материалах; позднее и я осмыслила происхождение некоторых стихов. Я всё это должна дописать.

— Только не надо об этом сейчас печатать и говорить! Пока жива тётя Юлия[131], — не надо. Надо щадить старых людей.

— А она знает?

— Не знаю. Я никогда ни с кем об этом не говорила. Вам говорю первой. Я-то держусь других взглядов. Во-первых, я считаю, что жизнь Пушкина не надо утаивать, и не вижу ничего дурного в том, что у него мог быть внебрачный ребёнок».

Так вот какой характер отношений был между Пушкиным и Натальей Николаевной! Он пришёл к браку с сердцем, облегчённым полной исповедью.

Вероятно, уговорились они делиться друг с другом всеми своими увлечениями, и прошедшими и будущими. Отсюда — постоянная тема ревности, то серьёзной, то шутливой, в переписке Пушкина с женой[132].

И ещё одно подтверждение достоверности этой гипотезы И. А. Новикова.