Проливной дождь - [6]

В комнатёнку все забились, вытираются, куртки свои отжимают. Женщины в Тамаркины шмотки переоделись, и Марина тоже. Времянку Божан мигом растопил, затрещала, жар повалил.

— Сейчас, сейчас, в тесноте да не в обиде, ваши одёжки мы развесим, они мигом высохнут. — Тамарка верёвку протянула. — Ну, кажется, у нас уже тепло. Теперь угощать вас буду. Проголодались. Мой Божан в район специально ездил, мяса привёз. Я котлет вам нажарила. Всё жду вас, жду… И оладий тоже, как обещала. — Наташе улыбается. — Муж, водку ставь! Кажется, все перезнакомились? Вот и хорошо.

Котлеты на сковородке шипят, Валерий носом потягивает, голод его разбирает.

Сели к столу. Табуреток на всех не хватило, так Божан стол к нарам придвинул, всех усадил. Тамарка миски, ложки, вилки всем разложила, стаканы вынесла. В передней у неё вроде чулана, чего она только оттуда не повытаскивала: и консервы всякие, и варенье, и масло сливочное, ничего не жалеет. Всё на стол с такой охотой ставит:

— Кушайте, пожалуйста, кушайте!

Борис стакан водки опрокинул, горячей котлетой закусил, наблюдает.

Вероника Никандровна с Божаном как со старым приятелем чокается, выпивает, закурила, на международные темы беседу завела. И Божан ей грамотно возражает, видать, в политике здорово разбирается.

Валерий одну котлету за другой в себя запихивает — дорвался. А Марина ест, пальчик отставила, как будто для неё одной здесь всё наготовили. Котлеты у Тамарки из парного мяса, сочные. Вкусно наготовила, для Мариночки, ничего не скажешь. От водки наотрез отказалась, даже глотка не выпила против простуды, как Тамарка её ни уговаривала. Не так воспитана!

Посуды не хватает, Тамарка хочет помыть, чтоб оладьи в чистые миски накладывать, а Божан ей:

— Присядь, посиди, Тамарочка, я помою.

Борис подумал: ему только с мисками и возиться. Ручищи-то какие здоровенные — силища. Ему штанги выжимать. Кулак, поди, в три моих будет. Представляю, как он может двинуть.

Тут Наташа вызвалась Тамарке помочь. Но Тамарка ни ему, ни ей мыть посуду не позволила, мигом всё сама ополоснула.

К Борису Божан тоже очень ласков, пожалуй, изо всех его выделяет. А Бориса гнетёт — рассказала Тамарка или умолчала. И склоняется к тому, что знает о нём Божан, знает и вроде даже сочувствует, будто забрал себе его, Борисово, добро. Подумать только! Подливает ему да подливает.

— Тамарочка на готовку большая мастерица. Ещё одну котлетку! — А котлетища в его ладонь.

Валерию Божан тоже подлил, только тот слабо пьёт, на еду нажимает, за всё лето так ещё не наедался. В Божановой рубахе сидит! А утром ведь твёрдо решил, что Божан ему не компания. И замечает Борис, что и Наташа всё это понимает, но смотрит на Валерия пустыми глазами и сердцем за него не переживает. Вот оно что.

Марина на чай перешла с вареньем, и всё молчком, разговор поддерживать не хочет. Вид у неё такой — «пусть я и здесь, но меня здесь нет».

«И как же это я Тамарку не разглядел? А ведь когда прощались с ней тогда, она, зараза, мне сказала: «А будешь ты меня вспоминать». И права. Сиди теперь, Борис, и молчи. И чего только на свете не бывает!

Марина на часы всё поглядывает, как будто торопится скорее уехать. Тамарка это отлично заметила. А часы-то у неё, оказалось, стоят, дождём их, наверное, залило. Но Божан выручил. Взял их у Марины, раскрыл, что-то в них подкрутил огромными ручищами, и пошли часики, как миленькие затикали. И Марина по такому случаю в первый раз за всё время еле улыбнулась. Поблагодарить-то ведь его за часики всё же надо было.

Дождь прошёл. Возвращались к себе в лагерь при луне. Взошла золотистая, тяжёлая, а вокруг тройное сияние. На этот раз в кабину Борис посадил Веронику Никандровну. Она, пожалуй, больше всех выпила, весёлая была, такой её Борис ещё не видел. И как-то так случилось, что дорогой он ей о Тамарке возьми да и расскажи. И про то, как принял решение никогда с ней больше не видеться и в гости со всем отрядом к ней не являться, и что для этого проделал, тоже рассказал.

Никандровна слушает его и ничего не отвечает. Борис машину осторожно ведёт, не спешит. И молчание Никандровны всё больше и больше его гнетёт. И хочется ему узнать, чем же её, Никандровну, эти люди привлечь могли. Она — интеллигенция, они — народ рабочий. Может, просто поизучать захотела, как свои бактерии изучает. Хочется её спросить, да не решается.

А она вдруг говорит:

— Мы с Наташей на их огонёк пошли… Два человека в огромном мире нашли друг друга. Разве это не чудо?!

И от слов её опять с Борисом что-то такое происходит: сам всё понимает, да только надо ему всё наперекор, наперекор, возражать да возражать.

— Она ещё ему покажет — эта ваша Тамара Николаевна, обязательно с кем-нибудь да спутается. А может, и он к жене вернётся…

— Нет. Никогда.

— Чего это вы так уверены?

— Нимбами они зацепились.

— Это как понимать, нимбами?

— Да так и понимайте. Самым высоким, самым светлым. Оттого они и богаче нас с вами.

…Борис не спал. Он лежал в своём спальном мешке и опять думал, но почему-то всё, о чём он думал, казалось ему теперь мелким и незначительным.