Проливной дождь - [2]

— Тебе, может, хотелось всю ночь гулять, оно бы ещё интересней, — перебил Борис, — а что люди ждут да волнуются, на это тебе наплевать.

— Никто и не думал волноваться, — не поднимая глаз, произнесла Марина.

— Вот и неправда, — возразил Борис, — с чего бы вы это решили объявить бойкот? — ему нравилось это слово. — Валерий волновался, точно знаю, скрывать не буду, и я тоже. Мало ли что может стрястись… Потом отвечай.

Но тут Вероника Никандровна сказала:

— Считаю, что мы с вами, Наташа, должны извиниться. Как бы вы этого и не хотели, должны. Если кто-то волновался, значит, мы виноваты. Тех, кто волновался, прошу нас простить. Больше этого не повторится.

— Ну? Вы удовлетворены? — Наташа улыбнулась. — А теперь слушайте, почему мы задержались.

— Да уж знаем, знаем, в гостях были, в посёлке, чай пили, и не интересуемся, — перебил Борис.

— Ничего-то ты не знаешь и, пожалуйста, не перебивай. А мы вот познакомились с чудесными людьми. Они там поселились в уцелевшем домике. Буровики, бригада. И с ними женщина — Тамара Николаевна. Она нас пригласила, всех, весь отряд. Сказала: «После маршрута вы усталые, голодные, приезжайте прямо к нам, оладьев напеку, накормлю вдоволь». Мы пообещали, что приедем. Вот увидите, какие это люди.

— Оладьями, значит, тебя соблазнили… — проворчал Борис.

— Как же это ты так просто обещаешь за других? — вставая из-за стола, сказала Марина, положила в таз свою миску и кружку и добавила с подчёркнутой вежливостью: — Спасибо за завтрак.

Каждый раз, как только Борис принимался за ремонт машины, в нём нарастало раздражение. Он злился и на себя, зачем согласился работать на такой развалине, и проклинал начальника автобазы, спихнувшего Валерию машину, которую давно пора было списать, сердился и на Валерия за его уступчивость… Но сейчас к обычному для него раздражению примешивалось ещё неприятное, незнакомое ему чувство. Значит, были у Тамарки. У Тамары Николаевны! А мне-то что?..

Тамарку он знал давно. Судьба свела их тоже на Алдане. Тогда она работала завскладом в Якутской экспедиции. Тамарка рассказывала ему, что выросла на Оке, жила в Казани, в Свердловске, бывала в Москве. И счетоводом-то она работала, и воспитательницей, и в библиотеке. Она говорила: «За хорошую книгу душу отдам».

Мотало её, мотало и по работам, и по городам, а прибило к геологии. «Жить не могу без геологии», — он точно помнил её слова. В экспедиции многие тогда к ней шились, болтали, никому не было отказа. Борис решил попробовать своё счастье, и не без успеха. Ночевали они в кабине его машины. И каждое утро расставался с ней, как говорится, с лёгким сердцем. А к вечеру снова ждал её. Через год опять попал на Алдан, а её и след простыл. Выгнали Тамарку. Болтали, что разбазарила она спирт, вроде недочёт получился. И решил ещё тогда Борис, что вовремя развязался, хоть увидеть страсть как хотелось. А потом и забыл про неё. Вот только слова её помнил: «Жить не могу без геологии». Как и он, Борис.

Что привлекало его в экспедициях, он и сам не мог понять. Первый раз ехал неохотно — уговорили товарищи. Ни черта за лето не заработал, устал, похудел, вернулся в Москву, решил не связываться больше с геологией. А тут Зинаида подвернулась — женился. На хорошую работу устроился, однокомнатную квартиру получил. Год прошёл — затосковал, да ещё как — сосёт да сосёт. Решился ехать. Зинаида ему: «Хочешь из меня жену моряка сделать? Полгода дома — полгода в море, не выйдет».

Вышло. Уехал. Где только за эти годы не побывал, но красивей Сибири не видел. Особенно Алдан. Вот уже третий раз он здесь и всё не налюбуется, не надышится. А потом — свобода. И поразмышлять можно, и помечтать, не для того ведь только живёшь, чтобы баранку крутить да под машиной лежать — гайками лязгать. И книжки можно почитать. А книги Борис любил, только серьёзные. История его занимала. Детективов и всяких романов не терпел. Историческая книга прибавляет знаний, прочтёшь и сразу умней становишься. Вот только с именами у него не получалось, никак не мог он запомнить имён и фамилий. Даже Веронике Никандровне пожаловался на себя. А она ему: «Вся история, мой друг, это имена, имена и ещё раз имена. Ничего не поделаешь. Записывайте, заучивайте и запоминайте. Вот так».

Борису нравилось в Валерии, что тот читает, записывает, заучивает, потому и запоминает. А Наташа и так помнит, что не прочтёт, что надо и что не надо — всё. Значит, голова так устроена. Валерий как-то про неё сказал: «Самая способная на факультете. Защитит диплом, и сразу в аспирантуру возьмут. Конечно, если сама захочет». А чего она хочет, того она ещё сама не знает. От неё всего можно ждать. Но чего захочет, того добьётся, это уж обязательно. А Валерий, пусть умён, а вот понять не может, что у Наташи он под наблюдением. Изучает она его и неспроста. Видать, очень для неё важно, как и в какой момент он себя покажет. Борис не раз уже замечал, как только Валерий поступит справедливо или примет какое-нибудь ответственное решение, Наташа засияет. И ведь чувствует всё, как никто. Почувствовала же, что неприятно мне слушать о Тамарке, так она, как назло, всё о ней да о ней и знай нахваливает. И какая там она необыкновенная — баба как баба, такая же, как и все. И, вспомнив о Тамарке, Борис опять ощутил непонятное, не то чтобы ревнивое, но неприятное чувство.