Пролив в огне - [48]

Член Военного совета И. И. Азаров и я проехали на «эмках» по накатанной песчаной дороге вдоль всей косы, [118] вплоть до причалов переправы. Первое, что бросилось в глаза, — это человеческие тела, лежавшие по всей косе поодаль от дороги. Что это, убитые? Оказалось, не совсем так. Были здесь и убитые — жертвы бомбежек и артобстрелов с противоположного берега. Но многие, как ни странно, были спящие... Рядом со спящими людьми валялись пустые консервные банки и остатки сухарей в разорванных бумажных мешках. Видно, слишком устали бойцы, измучились в изнурительных боях отступления. И вот, ступив на твердую родную землю и получив сразу же у причала впервые за много дней усиленный солдатский паек из мясных консервов и армейских сухарей, бойцы подкреплялись, а затем, двигаясь от причалов по дороге, постепенно «рассредоточивались» и, расположившись на отдых, тут же засыпали.

Время от времени на косе появлялась патрульная служба, наводила порядок, поднимала спящих и отправляла их на пункты сбора. Но крымская сторона подбрасывала все новые пополнения «отдыхающих» на майские, солнечные пляжи Чушки...

У самих причалов косы Чушка в ее южной оконечности царило непрерывное движение судов через пролив. Собственно причалов как таковых на Чушке не было, они лишь обозначались подходными буйками в двух местах на западном берегу косы как раз напротив населенных пунктов Опасная — Жуковка. В этом месте глубина почти у самого берега достигает 0,5—1,0 метра, что давало возможность катерам и сейнерам подходить вплотную к берегу и высаживать людей.

Морская комендатура причалов, возглавляемая командиром Керченской ОХР (охрана рейдов) старшим лейтенантом Белоусовым и комиссаром старшим политруком Шевцовым, не давала задерживаться ни одному, даже маленькому, суденышку, занятому на переправе людей Крымского фронта. Невзирая на доводы и просьбы некоторых командиров и шкиперов — пополнить поредевшие экипажи или сделать срочный ремонт, — всех направляли обратно на крымскую сторону. Обстановка требовала напряжения всех сил, несмотря ни на какие трудности. «Отходить немедленно! Давай, давай! На Еникале! На Жуковку!» — только и слышались с берега надрывные голоса в мегафон, подавались сигналы красной ракетой о немедленном отходе.

Немного поодаль от причалов стояли в боевой готовности две армейские пушечные батареи среднего калибра. Эти наспех замаскированные батареи, почти неогражденные песчаными брустверами, — копать нельзя, вода близко — огонь [119] не вели, на вражеские залпы с того берега не отвечали и были предназначены на тот случай, если бы на плечах отступающих наших войск вздумал высадиться вражеский десант.

Периодически гитлеровцы производили артиллерийский обстрел Чушки и бомбардировки косы с воздуха, но стреляли не очень интенсивно, видимо, сосредоточив силы на крымской стороне, на местах посадки наших войск. Контрбатарейную перестрелку с противником вели наши морские стационарные батареи, расположенные на Таманском полуострове, позади косы Чушка: «БС-48», «БС-790» и «БС-533».

Уже при выезде с косы около села Кордон Ильича нас с И. И. Азаровым настиг довольно сильный налет вражеских самолетов. Пришлось оставить автомашины и заскочить в одну из щелей, отрытых вдоль дороги для укрытия отступавших войск. Там уже находилось человек семь красноармейцев.

Едва мы успели занять наше укрытие, как неподалеку начали рваться авиабомбы. Но пострадавших пока не было. Вражеские бомбардировщики с черно-желтыми крестами на крыльях шли курсом на юго-восток, строго вдоль косы Чушка. Хорошо заметны были отделяющиеся из-под фюзеляжей каплевидные авиабомбы. Слышно было, как вслед самолетам начали бить наши зенитчики с таманской стороны.

Мы все сидели в неудобных позах на корточках, ожидая возможного второго захода. Начались негромкие разговоры, из которых было заметно, что люди уже освоились со своим новым положением. О том, что было в Крыму, не говорили, не вспоминали, как будто «то» было давным-давно. А вот о заботливости тыловых органов, обеспечивших бойцам питание сразу же по высадке на Чушку, отзывались похвально.

Молодой красноармеец с кисетом стал не торопясь скручивать цигарку из обрывка газеты. К нему придвинулся другой боец, уверенный, что тоже получит закурить. Но оказалось, первый и не думал его угощать, а когда тот все-таки попросил — дескать, дай и мне душу отвести, — обладатель кисета наотрез отказал: «Свой нужно иметь! Драпать вы все горазды, а вот табачок сохранить у вас толку не хватило — гуляй, брат, гуляй! А вот им, — он кивнул в сторону моряков, — пожалуйста. Они нас вон из какой беды выручили, жизни своей не щадили, вызволили нас из фашистского пекла. Закуривайте, товарищ командир», — обратился [120] красноармеец ко мне, сидящему рядом с ним. Видимо, в наших морских званиях он не разбирался.

Я, улыбнувшись, отказался — не курю, мол, а приятеля ты угости. «Какой он мне приятель, — возразил обладатель кисета, — вот, разве что только вместе от немцев спасались. Ну, ладно, так уж и быть, закуривай, помни мою доброту. А вы, товарищи морячки, пожалуйста, пробуйте, хороший табак, домашний. Жена еще из-под Воронежа прислала». Наши шоферы взялись пробовать, одобрили и в свою очередь угостили красноармейцев папиросами. А тут и время пришло выбираться из укрытия и отправляться каждому своей дорогой, дорогой войны...