Пролитая вода - [40]

– Ну что ж, за доброе будущее.

Тенишев выпил и подумал: как хорошо звучит это сочетание «доброе будущее», ни разу ранее не слышанное. Он вспоминал весь прошедший уже день и словно собирал воедино чувства, которые возникали, когда говорил Панин. И Тенишев понял, как это единое чувство похоже на ту неуловимую естественность жизни, которая бывает как раз на стыке обыкновенных ситуаций, прощаний, встреч, случайных фраз. Его вдруг потянуло рассказать о чем-то важном и одновременно мимолетном, значительном и одновременно обычном. Странная уверенность, что все в жизни должно быть именно сочетанием этих разных понятий, охватила Тенишева. Он чувствовал, что ему хорошо от этой уверенности, которая наполовину была опьянением, он оглядывал зал, и сидящие за столами люди казались ему уже добрыми и близкими, как давние знакомые, которым хочется приветливо улыбнуться.

– А знаете, я недавно встретил странного человека, – сказал Тенишев. – Я встретил человека, каким могу стать через много лет.

– Интересно, и каким ты себя увидел? – улыбнулся Панин.

– Это, скорее, обыкновенный страх перед возможным сходством. И дело не в том, достойный это человек или ничтожный. Я помню, когда в детстве мне сказали, что я – вылитый дед, я испугался не на шутку, хотя очень любил деда. Мне просто стало страшно жить, совершенно бессмысленной стала жизнь. А было мне всего-то лет семь, наверное.

– Нет, я не Байрон, я другой, – проговорил Андрей.

Тенишев улыбнулся:

– Мне странным кажется, что в жизни повторяются ситуации, что через многие годы встречаются люди, похожие на тех, которых хорошо знал раньше. Это предопределение собственной жизни меня пугало всегда. Вот такой же примерно человек, как ты, Андрей, мне уже встречался. И многие, кого я вижу в настоящее время рядом, встречались мне раньше. Но это не так страшно. Почему-то пугает меня именно собственная похожесть на кого-то. Но это трудно объяснить.

– Вот сейчас ты как раз и копаешься в своем мешке: чегой-то там у меня еще страшного? – сказал Андрей.

Тенишев развел руками – мол, думай что хочешь.

– А кто этот человек? – спросил Панин.

– Дворник в Коломенском, бывший актер, ну и писатель, конечно, и вообще художник – пожилой, все понимающий и совершенно слабый.

– Ну, таких встреч – на каждом шагу в Москве. Ты интересно говоришь о страхе сходства, но я все-таки не понимаю до конца. Да и не понимаю, при чем тут этот дворник из Коломенского.

– Просто не получается у меня сказать то, что думаю.

Панин улыбнулся:

– Неудивительно. Мы сегодня много говорили. Выпили. И сейчас трудно что-либо точно высказать. – Панин взглянул на часы. – Мне пора. А вы посидите еще, не хочу вас за собой увлекать.

Когда Панин проходил через зал, его несколько раз окликнули. Он приветственно помахал рукой, но ни к кому не подошел.

– Как ты думаешь, почему он ушел? – спросил Андрей.

– Он же сказал – пора.

– А может, понял с опозданием, что сделал ошибку, придя сюда с нами? Во-первых, почему с нами – выделив нас из семинара? Во-вторых, здесь засветился – со своими учениками выпивал.

– Ну, мы не студенты, так что нарушения моральных норм не было. Да и глупости все это. Просто Панин нормальный человек, было у него время, посидел с нами, не захотел нас обижать. По-моему, он не замечает подобных условностей. Не боится их – как свободный человек.

– А я как-то сразу настроился на то, что меня допустили к разговору с большим писателем, к интересной информации, а мы сидели и болтали наравне, на троих. – Андрей удивленно повел головой.

– А какие секреты он мог раскрыть? Он все показал – и поведением, и разговором. Быть свободным, спокойным, не просчитывать возможную реакцию окружающих на свое поведение – вот все секреты. Может быть, там, во дворе института, когда мы его пригласили, и мелькнуло у него сомнение, но, наверное, он подумал: а почему бы и нет? Ладно, что это мы опечалились, давай выпьем, чтобы не было чувства покинутости.

Тенишев улыбнулся, шуткой стараясь сгладить образовавшуюся пустоту во времени и настроении.

Они заказали еще водки, кофе, расплатившись заранее: официант сказал, что это последний заказ перед закрытием ресторана. Андрей вышел позвонить.

Гул в зале набрал силу. Стены, покрытые резным дубом, витражи в высоких окнах придавали залу сходство с собором, в котором когда-то звучал орган. И Тенишев слышал, как сейчас вместо музыки неостановимо уносится вверх шум людей, заполнивших этот зал, напоминающий огромную пустоту необычного инструмента. Игрушечные фигурки сидели за столиками внутри этого инструмента, никто не видел ни высоты над головой, ни стен, и Тенишеву вдруг показалось, что вот-вот должна загудеть труба и умолкнуть, и наступит внезапная тишина, и все поднимут головы, не понимая, почему прекратилась привычная жизнь. Он несколько раз закрыл ладонями уши и услышал страшный, чавкающий звук, как будто глухо откашлялось невидимое чудовище.

«Мне пора», – вспомнились панинские слова, которые Тенишев сейчас отнес к себе. Он разлил водку, пригубил кофе и увидел Андрея, которого окликнули от столика, где сидел критик со своей свитой. Андрей подошел туда, сел на подставленный стул, в руке его появилась рюмка.