Прокол - [29]

И я совершаю безумие. Как мне в тот момент кажется — наибезумнейшее за всю свою не только прожитую, но и оставшуюся жизнь. Что после окажется заблуждением, увы…

Хватаю худощавое колено, снова отодвигаю изящное бедро в сторону, протягиваю руку — и забираю Мериту себе. Первым. Единственным. Навеки.

Она сжимает меня прохладно и свежо, как зимнее утро. Я остаюсь в ней долго, долго, как…

Как слабоумный, какие тут еще эпитеты?!

На пальцах не остается ни капли крови.

В Мерите крови нет. Ни капли.

* * *

Неубивание, непричинение страданий — нет, до кионов атланты о подобную чушь головы не ломали. Варвары не ломают доселе. Зато пользуются плодами кионовой заботы.

Атлантам немало приходится стараться во имя кионового гуманизма. Например, как нам угадать, когда где какие варвары враг врага режут. А кионы знают. И трансдуцируют нас туда, и снабжают всем техническим снаряжением. Атлантовая группа поставщиков тогда собирает раненых после бойни. Нет, не павших — кионы не падальщики. Но тем, чьи муки еще не кончились, везет.

Сперва жертве встреливают наркоз. Один миг — и настоящее варвара уже вытеснено сладким бредом. Сном о смерти, о потустороннем мире, о тотемах — в любом случае, об уходе, но непременно прекрасном, со входом в вечное блаженство и присоединением к предкам. Или перерождением — в красивый цветок или насекомого. До следующего чел… варварского вселения.

От реальности полностью отключенного, убаюканного варвара мы подключаем к кионовскому кровососу. Тот за считанные минуты выкачивает из мечтателя всю кровь — вместе с наркозом. Продукт засыпает счастливым, красивым и вкусным. Привкус страха и страданий гадок: негуманно добытое мясо кионы не потребляют.

Само собой, бои являются простейшей частью урожая, массовая продукция. Благородное же мясо поставляется по индивидуальному заказу. И Мерита определенно исчезла будним днем с отчего двора. И по ней кто-то плакал. Только не она сама: она заснула счастливой. И не ее дети: нет у нее таких. Кионы придирчиво следят, дабы не отнять у молодняка мать.

Я в детстве размышлял над этим: в проигрыше ли, или в выигрыше варвар, усыпляемый нами на кионову кухню. И остался при мысли, что это лучшее, что варвару может достаться. Лишь не родиться ему было бы еще лучше…

Пока, полвека прожив, увидел Мериту, у которой выбора уже не было — ни не родиться, ни не умереть…

* * *

Кионов собралось человек сто шестьдесят. На моем пиршестве не было ни единого чел… атланта. Ожидались, но вышла неувязка с межвселенским переносом. Перевоз живого представляет собой рисковую операцию, безвредная для предметов ундуляция времяпространства при которой может оказаться летальной. Поэтому межвселенский диспетчер является высшей инстанцией: он может сказать президенту Кионы, что перенос сейчас невозможен, куда уж там мне.

Пир бил ключом. Меня почитали. Я надел двухпудовый фрак, чтоб не забыться, но это оказалось явным недовесом: в разгаре танца я уже подбрасывал в воздух и ловил двух кионок сразу. Пьяные кионовы власть имущие в восторге орали, их дамы просили повторять трюк с ними, и я в смущении сразу воспроизводил обязательный текст о сверхчеловечески сильных варварах и человечно приземленных атлантах, которым разок может и удаться, но на этом силы исчерпаны…

И тогда вынесли Мериту. На огромном подносе. Пареную. Она даже цвет не потеряла. Никогда не виданные мною глаза Мериты погрузились глубже под впалые веки. И грудь чуть сдулась. Но они даже не обезволосили ее голову! Кто-то громко заявил: «Эта рука моя», сорвал ее, и вместе с белой, голой головкой плечевого сустава я впервые увидел кудри в разорванной подмышке.

Это послужило сигналом для кионов наброситься на лакомо-душистую Мериту. Я сдержанно вел беседу с двумя вегетарианками и старался не смотреть. Вдруг раздался визгливый кионовский голос: «Эта варварка невинна, я у нее первый!» Он отодвинул в сторону ногу Мериты и ткнул рукой. Словно животное! Толпа кионов скотски ревела.

И я сорвался. Отломал его кощунствующую руку, как прежде другой отломал руку у тушеной Мериты. Я бил и пинал, топтал и расшвыривал. Кионы с криком и визгом разлетались во все стороны. Я сорвал фрак, в прыжке еще ушиб голову о потолок, и раскованно-бешеным бросился в толпу вялотелого нелюда. Мясорубкой. Вдруг не понимая, как это за весь наш общий отрезок истории атланты убили всего-навсего семь тварей Кионы…

Мигом позже, не находя уже в зале неразорванного тела киона, я ногой выбил дверь и издал над всей Кионой брачный рев победившего примата. И пошел дальше — истребить всю эту планету.

«Милый, уймись!» Нежные руки взяли меня за локоть, и душистая зимним утром глыба волнистых волос прижалась к моему плечу. «Брось, милый!» На меня уставились глаза Мериты. Темно-каштановые, затуманенные слезами, полные бездонной любви. И вдруг меня осенило, что вся Киона, весь мой третий срок — это все говно перед глубиной этих человеческих глаз. Ни на миг не останусь здесь дольше! Я УЖЕ заслужил всю оставшуюся жизнь в безделии на берегу океана! Но, если моя божественная возлюбленная пожелает водить ее возле мутного Нила среди вонючих варваров — Киона мне оплатит и это.