Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - [7]

– Не знаю, Ваня, может, ты и прав, только мне твои слова хуже острого ножа сердце ранят. Я ж не вольный казак, а слуга государев.

– Вот и я не знаю, что мне завтра говорить братам, когда они опять на Дон засобираются. Ну а коли так, давай-ка еще выпьем, без вина от наших скорбных дел умом рехнуться можно, – усмехнулся Ванька и шаловливо подмигнул своими пестрыми очами. – Пей, Дмитрий Михайлович. Мне отец Герасим как-то сказывал, мол, князь Владимир Киевский поначалу хотел Русь в магометанство обратить, да вовремя одумался. Понял, что без зелья хмельного его народец с тоски помрет. Прямо так и объявил – веселие Руси есть в питии, иначе нам не житие.

И, прекратив свои мудреные споры, царев посланник с есаулом напились. Напились до беспамятства, до полного умоисступления, чтоб хоть на время одолеть тоску, которой вечно мается истинно русская душа.

6

– Поначалу я, Никитушка не хотел их в свое войско принимать, только татей3 мне тут недоставало, но Митька Новосильцев настоял, стал царевой грамотой размахивать, да на волю государеву ссылаться. Ты же знаешь Новосильцевых – тихони упертые, как станут на своем, с места не сдвинешь. Одним словом, покориться пришлось. Отвел им под постой деревню дальнюю в надежде, что разбойнички сами разбегутся. А дело вон как обернулось. Хоть на поклон к станичникам иди теперь.

– Чем ж они тебе так услужили, Петр Иванович, – отрываясь от обильного угощения, поинтересовался Никита Одоевский, приведший в помощь Шуйскому боевитых рязанских ополченцев в аккурат на следующий день после сражения. Воеводой был он никудышным, но как боец считался лучшим во всем московском войске, оттого и состоял при государе главным телохранителем. Само его прибытие уже означало, что царь Иван изрядно озабочен ходом ратных дел.

– Не мне, а всем нам, воеводам. Не устои вчера казачий полк, так мы б сейчас не осетрину трескали, – князь презрительно кивнул на уставленный яствами стол, – а шеи брили, под секиру палача готовили. Он же, мадьяр проклятый, чуть без конницы меня не оставил.

– А казаки здесь при чем? – уже с явным интересом вопросил Одоевский.

– Казаки тут такого натворили, даже верится с трудом, что силой только одного полка можно было это совершить. Поначалу гусарам королевским, отродясь не знавшим поражений, так бока намяли, что те в бегство ударились. Потом к шляхетским пушкам прорвались и взорвали весь пороховой припас. Полыхнуло, аж отсюда было видно, – Петр Иванович кивнул на окно. – Я уж думал – светопреставление началось. Католики, понятно дело, ошалели, а наши варнаки тем временем пробились к броду да обратно на этот берег ушли. Дрались, как волки, половину воинов потеряли и почти что всех своих старшин. Митька Новосильцев раненый обратно их привел.

– И что теперь? – осторожно осведомился князь Никита.

– А теперь второй уж день все пьют без продыху, включая Митьку, да песни разбойничьи орут. Вот только что вина телегу им послал – пускай хлебают, сволочи, скорей издохнут, – презрительно скривился Шуйский, однако тут же с уважением прибавил: – А все же молодцы, сраженье-то прошло почти на равных. На Москву мы ляхов не пустили, и это главное. Лазутчики уже доносят, что поляки к Пскову подались. Его королевский воевода Збаржский в осаде держит, при нем и пушки с порохом, наверное, остались. Пусть теперь Стефан о крепостные стены лоб свой расшибет.

– А ежели он Псков возьмет? – озабоченно промолвил Одоевский.

– Пущай берет и грабит. Так им и надо – псковичам да новгородцам. Привыкли в сторону Литвы нос держать, – озлобленно воскликнул князь-воевода. – Ты мне лучше, Никитушка, скажи, что с казаками делать? Наверняка разбойнички на меня злобу затаили за то, что посылал их на убой. Я повадки воровские знаю, как проспятся – непременно бунтовать начнут.

– Сложный задал ты вопрос, Петр Иванович, – Одоевский сокрушенно покачал головой. – Что с казаками делать, в кремле который год решить не могут. Бояре думают, а им, словно с гуся вода, как грабили всех подряд, так и грабят. Перед самым моим отъездом из посольского приказа жалоба пришла, мол, донские атаманы Кольцо, Барбоша да какой-то там Ермак ногайцам шибко досаждают. Ну а государь же не велел орду тревожить, покуда с Речью Посполитой война идет. Рассвирепел, конечно, наш Иван Васильевич, велел их покарать. Да что толку-то? Ищи-свищи, где этот Кольцо по Полю Дикому катается, – князь Никита умолк и продолжил трапезу. Насытившись, он уверенно изрек:

– Думается мне, что прав князь Дмитрий. Не злобить казаков, а дружить с ними надобно. Немного нынче на Руси осталось воинов доблестных, так зачем станичниками бросаться, коль они такие смелые да вере православной преданные оказались.

– Оно, конечно, так, только что сейчас мне с ними делать? Беспрепятственно на Дон прикажешь пропустить? – растерянно спросил Петр Иванович. – Глядючи на них, мужики посошные разбегутся, а за ними и дворяне по деревням своим на печи лежать отправятся.

– Ну зачем же отпускать, – хитро усмехнулся Одоевский. – Не отпускай, а сам приказ отдай, чтоб шли в свои станицы, пополнение набирать.

Шуйский с уважением взглянул на гостя, похоже, он его явно недооценивал. Видно, пребывание в кремле, средь хитрых царедворцев, не прошло для простоватого Никиты даром.