Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - [12]

Ловко соскочив со сраженного под ним коня, полковник подхватил на руки свою умницу-красавицу и бросился к опрокинутой повозке. Увидев выбегающих из-за деревьев нехристей, он сразу понял, что они и есть настоящая погоня. Покойный зять рассказывал ему о племяннике князя Казимира, откровенном разбойнике-душегубе, который со своею шайкой, набранной из крымских татар, исполнял самые черные замыслы дяди-покровителя. Понял Ян и другое – изловить их с дочерью молодой Вишневецкий намерен вовсе не затем, чтобы представить на суд короля Стефана. Холодея при мысли о том, что станет с Еленой, если она окажется в лапах этого выродка, полковник встал возле возка, оградив себя тем самым от удара в спину. Молодая женщина догадалась о помыслах родителя. Желая хоть как-то облегчить последние мгновения его жизни, она задорно воскликнула:

– Не бойся, отец, живой я им не дамся, – и первой обнажила саблю.

4

Человек предполагает, но окончательно решает, чему быть, чему не быть, господь бог. Изуверской задумке Анджея он не дал осуществиться. Глядя, как падают под ударами полковничьего палаша4 его разбойнички, Вишневецкий понял, что взять Озорчука живьем не удастся.

«Ишь чего, сволочь, вытворяет. Недооценил я сучкиного батюшку. Такой не только просить пощады не станет, но скорей сам дочь убьет, чем отдаст на поругание, – уже жалея о своей, в общем-то, дурацкой затее с пленением и гнусной пыткой полковника, подумал он. – И княгиня вся в отца, вон как саблей машет, на легкую погибель нарывается. Ну уж нет, голубушка, все, что Казимир мне над тобою учинить завещал, я непременно исполню».

– Амир, – окликнул князь-разбойник своего телохранителя. Стоя на седле, тот уже привязывал к дубу крюк, с которого подвешенный за ребра Озорчук должен был взирать на позорную муку дочери.

– Кончай возню, а то, пока мы тут веревки вяжем, от прелестей колдуньиных одни кровавые клочья останутся, – и приказал, подав ордынцу пистолет: – Старика пристрели, а девку волоки сюда. На арканах меж деревьями распни ее, чтоб не брыкалась, – Анджей указал на росшие поблизости молодые дубки, затем с паскудною ухмылкою добавил: – А крюк еще сгодится, мы на нем княгиню, как наскучит, на прокорм стервятникам подвесим, да не за ребра, а за сладостное место. Вот уж дядюшка-то на том свете возрадуется.

Ордынец ловко спрыгнул на землю, взяв оружие, он поспешил на помощь своим истошно вопящим соплеменникам, которые никак не ожидали получить столь яростный отпор от пожилого шляхтича и красивого, как девка, юноши. Вишневецкий было тронулся за ним вслед. Зная дикие татарские нравы, князь опасался, что озверевшие от крови нехристи растерзают беглянку, не дожидаясь его приказа, как вдруг почуял на плече чьюто сильную руку и услыхал презрительно-насмешливый голос:

– Не торопись, все одно убить-то никого уж больше не успеешь, лучше помолись напоследок.

Холодея от недоброго предчувствия, Анджей оглянулся. Рядом с ним стоял казак, тот самый, который ухитрился со своим товарищем сбить засаду и чуть не взял его в плен. При свете дня наряженный в белые одежды красавец-витязь представился ему не кем иным, как сошедшим с неба ангелом мести. Редким подлецом был младший Вишневецкий, однако трусом не был, но сейчас им овладел животный страх. Он вдруг ясно понял: казак – лишь меч карающий, а ответ держать придется перед господом. Долго бог терпел сиротские грехи, надеясь на раскаяние, да, видно, и господне терпение иссякло. Предательство родителей корысти ради даже отец небесный не прощает.

– Вместе нам гореть в геенне огненной, Казимеж, – подумал Анджей и попытался повернуть коня, чтоб бежать, куда глаза глядят, лишь бы быть подальше от качающегося на ветру крюка, на котором он хотел повесить ни в чем неповинную женщину. Но господь уже сделал выбор. Все та же сильная рука ухватила Вишневецкого за бороду, и заветный Ванькин кинжал пересек ему горло до самого хребта.

В тот же миг возле повозки грянул выстрел. Привстав на стременах, есаул увидел, как повалился на траву сраженный пулей верзилы татарина шляхтич. Юноша вскликнул каким-то бабьим, под стать его обличию, голосом и замахнулся саблей на богатыря, но тот встречным, чудовищной силы ударом выбил ее. Блеснув на солнце серебристой змейкой, предавший хозяина клинок исчез в зеленой листве дубравы.

Радостно заржав, словно конь, ордынец принялся срывать одежду со своего обезоруженного врага. И тут случилось то, что заставило застыть в изумлении не только татарву, но и Княжича. Пушистая, лисьего меха шапка пленника сбилась, и из-под нее заструились волны пышных, бело-серебристых волос, а из разорванной рубашки показались большие женские груди.

Держа пленницу за ворот отороченного соболем кунтуша, татарин завопил, выставляя напоказ ее своим собратьям:

– Что, хороша красавица? Это вам не девка деревенская.

Однако радость его была недолгой. Как только ордынец облапил женщину, глухо хлопнул выстрел. Лишенный доброй половины черепа, верзила повалился навзничь, нехристи испуганно отпрянули, и Княжич увидал в руках воинственной девицы дымящийся пистолет да узкий, наподобие стилета, кинжал.