Проклятый город. Однажды случится ужасное... - [179]

— При одном условии. Я забираю Давида к себе насовсем. Это не обсуждается.

Глава 86

Клаудио Бертеги вышел из комиссариата, прихрамывая и едва держась на ногах, поскольку от боли, физической и душевной, не смогли избавить его никакие таблетки. Однако он был вынужден их принимать, чтобы не завыть от ярости, скорби и тревоги, и в результате испытывал почти постоянное легкое головокружение. Снаружи сияло ослепительное солнце — но Бертеги не чувствовал тепла и не различал блеска. На нем были черные очки, и к тому же он совершенно не хотел видеть солнца. Накануне в больнице, куда комиссара привезли, чтобы заняться его раной в бедре, какая-то сумасшедшая старуха в коридоре доверительно прошептала: «Вот так всегда… всегда так бывает после сплошного тумана… Говорят, туман забирает кого-то к себе, и после этого все успокаивается. Да… Поэтому сейчас так красиво: город доволен». И ему вдруг стало ясно, что его жена и дочь и были теми, кого забрал туман, и это из-за их исчезновения город был доволен. Это их жизни были платой за яркое солнце. Их жизни и его бесконечные мучительные мысли и тягостные воспоминания, которые будут преследовать его до конца дней: сцены ужасных пыток вперемешку со сценами ничем не омраченного семейного счастья: смех Дженни, ее нескончаемые вопросы, нежный взгляд Мэрил на дочь и влюбленный — на него самого… Он плакал в больнице перед той женщиной, у себя в комиссариате, везде… слезы все текли и текли, не останавливаясь. Вот почему на нем были темные очки: чтобы не показывать свою боль. Чтобы не видеть этого чертова солнца!

Он пошатнулся и чуть не упал — в полусотне метров от работы и в трех — от своей машины. Но сейчас ему стало немного легче. Он знал, что это вопрос времени. Нужно время, чтобы прийти в себя. Перестать пить таблетки и начать расследование. О, разумеется, не официальное. Он наблюдал за допросами, которые проводили Клеман и другие — все эти слабаки! Хуже бельгийцев, которые допрашивали Дютру! А членов его организации они спустя несколько лет вообще перестали искать, не так ли?

Он будет действовать один. И он будет безжалостен. У Антуана Рошфора есть алиби; посмотрим, что он скажет, если приставить к его голове пистолет. И он, и другие… все те, кого Рошфор ему назвал. Да, он выйдет на след. Он доберется до Андреми, найдет его хоть на краю света. В любом случае — что еще ему остается делать? Оставить все как есть?

Он уже открыл дверь машины, когда услышал:

— Комиссар Бертеги?

Он обернулся, и, сморгнув все еще стоявшие в глазах слезы, мешавшие видеть, различил хрупкую фигуру и снежно-белые волосы. Сюзи Блэр, астролог.

— Я бы хотела с вами поговорить, комиссар…

Бертеги, поколебавшись, все же снял очки.

— О чем? — хрипло спросил он.

Сюзи Блэр не стала тратить время на формальности.

— Я… я узнала, что с вами произошло.

Бертеги кивнул. Значит, она пришла выразить соболезнования?.. Уже?

— Я думала, что мне удастся поговорить с вами раньше, — сказала она с печальной улыбкой. Ее сокрушенный вид ничем не напоминал былого безмятежного спокойствия, которое запомнилось Бертеги по их первой встрече. — Я не знаю, смогу ли я помочь вам найти того, кого вы ищете, но… во всяком случае, я смогу помочь вам понять, что произошло. Не хотите ли где-нибудь присесть?

Эпилог Море

Николя услышал стон, донесшийся из соседней комнаты, и тут же встал из-за компьютера.

Он быстро пересек свой крошечный рабочий кабинет и вошел в спальню. Бастиан беспокойно ворочался в кровати под огромным вентилятором. Николя приблизился к нему и тихо окликнул — он уже знал, что это нужно делать тихо, иначе Бастиан резко вынырнет из сна, крича от ужаса. Но мальчик не просыпался. Тогда Николя осторожно присел на край кровати и положил руку на его горячий лоб.

— Бастиан, — снова прошептал он. — Бастиан, просыпайся. Все хорошо, это был просто кошмар. Просто ко…

Бастиан открыл глаза и судорожно вдохнул воздух. Несколько секунд он невидящим взором смотрел на Николя, потом обвел растерянным взглядом комнату: легкая экзотичная мебель, светлые занавески, колышимые теплым ветром, плетеные бамбуковые циновки на полу… Снаружи слышался спокойный размеренный шум океана, насыщающего влагой тропический воздух, и этот шум окончательно вернул Бастиана к реальности.

Мужчина и мальчик обменялись взглядом. Николя улыбнулся. Это он взял Бастиана за руку, чтобы вывести из подземного коридора, заполненного туманом. Он нес мальчика на руках, когда тот потерял сознание, а потом успокаивал его, потому что, едва они вышли наверх, с Бастианом случился нервный припадок: он кричал и раздирал себе ногтями лицо, оставляя глубокие царапины… И тогда же Николя твердо пообещал себе, что никогда — никогда! — его не оставит. Ни полицейским, ни врачам, ни журналистам, ни Лавилль-Сен-Жур… ни, конечно же, Пьеру Андреми. И он держал слово. Он будет держать слово до самого конца.

— Все в порядке, — наконец проговорил Бастиан.

Некоторое время назад его голос начал ломаться — теперь это был уже не ребенок, а подросток, все больше напоминающий Николя его самого: ему точно так же снились кошмары, ему точно так же пришлось пройти через тяжелые испытания. У него были те же впалые щеки, нетипичные для этого возраста, те же круги под глазами… Где бы они ни появлялись — на пляжах, в рыбацких бухтах, на островах, — везде их принимали за отца и сына. Это радовало обоих, хотя в первые месяцы после бегства они жили в постоянном напряжении — фальшивые документы, страх при посадках в самолеты…