Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 2 - [171]

Поднять на ноги людей, полночи таскавших в кромешной тьме огромные глиняные сосуды, полные зерна, было тяжело, но авторитет Шаула оказался сильнее истощения. Он был немногословен, но сумел донести главное — другого пути выжить нет.

В трюме все еще были хлеба, во время бури пассажиры и команда ели мало, не потому, что были не голодны, а потому, что не могли — качка выворачивала желудки наизнанку. Га-Тарси пошел по палубе, разламывая намокшие ковриги и раздавая их людям. Он просил их о помощи и обещал спасение от стихии, преломляя с ними хлеб, и вскоре за борт полетел еще один долиум. Потом еще один, и еще один…

Люди падали, оскальзываясь на мокрых досках, шатались от усталости, но те, кто мог подняться и продолжать работать, поднялся и продолжал. Глиняных бочек в просторном трюме оставалось много, но каждый выброшенный с корабля сосуд означал еще один шанс на жизнь, и это га-Тарси сумел объяснить всем, кто еще мог стоять на ногах.

Иегуда катал бочки вместе со всеми, хотя боль рвала каждую клетку его далеко не молодого тела. Рядом с ним подставлял свое плечо под мокрые глиняные бока долиумов и Шаул га-Тарси — он не делал для себя исключения.

Заскрипели вороты, канаты натянулись, заставив судно на миг замереть, но остаткам команды удалось поднять только два якоря из четырех. Левый носовой и правый кормовой засели намертво. Иегуда не слышал отданной команды, но увидел, как матросы рубят якорные канаты топорами. Еще пара взмахов — и волны поволокут «Эос» к берегу.

— Оставьте бочки! — крикнул Иегуда в пасть трюма. — Все на палубу! К бортам не идти, держаться центра!

Голос его едва перекрыл шум ветра и дождя, но был услышан: люди бросились наверх по шатким сходням. Канаты лопнули, уступив напору стали. «Эос» рванулась вперед, зацепившись за гребень волны.

Кормчий налег на правило, пытаясь не дать судну стать бортом к волне, и ему отчасти это удалось. Корабль нырнул между двумя валами — волна нависла над палубой — огромная, косматая — люди закричали, и, как будто в ответ на их крик, «Эос» взмыла по водяной горке вверх и замерла над морем в самой верхней точке. Миг, и она снова полетела вниз, задрав корму. Пассажиры покатились по палубе, тщетно стараясь схватиться хоть за что-нибудь. Иегуда успел вцепиться в основание для гидрии (саму амфору с водой выбросило, когда корабль клюнул носом) и чудом удержался от падения.

Скалы стремительно приближались. Вблизи земли ветер слегка поменял направление — теперь он дул не точно в корму судну, а под небольшим углом. Благодаря рулям корабль не летел носом на скалы, а как-то странно ковылял боком, переваливаясь с волны на волну. Их несло на огромный камень — часть горы, выраставшую из моря буквально на глазах, и сделать с этим кормчий ничего не мог, как ни пытался. Вот «Эос» сделала скачок, замерла, ожидая следующей волны, снова прыгнула…

Иегуда поймал за кетонет катившегося мимо га-Тарси.

Тот был оглушен падением, из ссадины над пышной бровью обильно текла кровь, глаза были бессмысленны. Оставалось перехватить его поудобнее, благо, Шаул не отличался могучим сложением и Иегуда цепко обнял его за плечи, прижимая к себе. Человек, которого он спасал, заслуживал уважения. Это того Ша-ула га-Тарси, знакомого Иегуде по ночи бунта в Эфесе, он не стал бы выручать, а этого, постаревшего, седого и изменившегося — другого га-Тарси — спасать стоило. Звучал голос сердца, не голос разума, но чего бы стоили люди, не умей они иногда слышать голос своего сердца?

Пассажиры на палубе закричали в один голос, и крик был страшен и силен. Он заглушил и скрип деревянной обшивки, и рев прибоя, бьющего в камни, и вой ветра. Пассажиры увидели приближающуюся смерть — из водяного вихря и жемчужной пыли вверх поднималась черная огромная скала.

Вал ударил в нее, вскипел водоворотом, рванулся назад, в море и, толкнув «Эос» в борт, чуть изменил ее траекторию. Судно развернуло, каменные зубы вгрызлись в левый борт — корабль потащило, вжимая в скальную стенку. С хрустом разлетелся балкончик-кринолин, лопнуло, оглушительно щелкнув, левое рулевое весло, кормчий упал, не удержав в руках правило, но «Эос» уже миновала скалу…

Залива за скалой не оказалось, во всяком случае, бухтой это назвать было нельзя — так, изгиб береговой линии. Теперь корабль несло вдоль высокого каменного берега и в ста футах от него вода кипела на острых рифах. Впереди рельеф понижался и, похоже, скалы заканчивались пологим пляжем. Косая волна гнала «Эос» к нему, и теперь судно было неуправляемо — вырулить одним правым веслом не смог бы никто, корабль летел прямо на рифы. Шкипер-грек со сломанным правилом в руках стал таким же зрителем, как и пассажиры, валяющиеся вповалку на палубе.

Рывок, еще рывок…

Теперь отлогий кусок берега стал отчетливо виден в пятистах футах от «Эос». Кормчий налег грудью на правое весло, на помощь к нему бросились двое матросов, широкая лопасть вспорола воду. Судно медленно, нехотя забрало носом влево, прыгнуло еще раз, уже по направлению к пляжу и… налетело на отмель.

Не будь корабль облегчен, корпус бы раскололся сразу, а так — «Эос» заползла килем на скалу и встряла намертво. От удара доски обшивки разошлись и вода хлынула в трюм, куда только что слетел от толчка добрый десяток не удержавшихся на палубе пассажиров.