Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 2 - [140]

Они шли к Агоре — туда, где уже горел костер из книг, где на ступенях эфесского Форума стоял человек, воспламенивший их сердца свой речью — Шаул.

Иегуда много слышал о нем: член Большого Синедриона, влиятельный иудей из богатой семьи, родившийся в Тарсе и вначале обучавшийся под рукой самого мудреца Гамлиэля[80], а потом получивший прекрасное образование в греческих полисах, в лучших из философских школ, вернувшийся в Ершалаим и очень быстро ставший одним из самых влиятельных лиц в столице.

Ходили слухи, что мгновенному возвышению он был обязан влиянию отца и, в особенности, своему первому учителю рэбу Гамлиэлю, но так говорили о нем либо недоброжелатели, либо те, кто его плохо знал. Конечно же, происхождение всегда и везде значило очень много, но далеко не всего можно было добиться происхождением — Иегуда убедился в этом на собственном опыте. Более того, множество сыновей из семей, составлявших торговую и религиозную славу Иудеи, были способны лишь тихо пребывать в родительской тени, пользуясь благами, которые давали им деньги и положение родственников.

Шаул же был не таков!

Место, которое он занял в Ершалаиме и Синедрионе, было завоевано в жарких богословских спорах с мудрецами, и в спорах этих Шаулу не было равных. Ему принадлежали многие решения Синедриона, пошедшие на благо городу. Не страдая ложной скромностью, Шаул никогда не стеснялся напомнить окружающим о том, кто именно претворил полезные идеи в жизнь, потому что между благими намерениями и благими делами слишком часто пролегает глубокая пропасть.

Он легко и толково управлял делами семьи, преумножая богатства своего рода день за днем, а еще умел вовремя дать нужный совет посторонним: кого-то придержать, кого-то, наоборот, подтолкнуть осторожно, но настойчиво, и советы его, в основном, шли людям на пользу.

Своим поведением Шаул снискал благосклонность не только мудрецов-богословов, толкователей Книги, но и у купцов и ростовщиков, чье слово в обществе тоже весило немало. Сделанного им с лихвой бы хватило, чтобы остаться значимой фигурой среди ершалаимской знати до конца дней, но он прославился еще и тем, что жестоко и успешно преследовал тех соотечественников, кого считал опасными для религии отцов, а к таковым он причислял и минеев, отпавших от веры во имя ложного машиаха.

С ними он был не просто жесток, а изобретательно жесток, как бывает жесток с женщиной обманутый ею муж, и, вдобавок, упорен, словно египетский охотничий пес, идущий по кровавому следу. Он обладал воистину удивительным нюхом и выслеживал своих жертв, где бы они ни прятались.

Не спасали ни пещерные алтари, которые отпавшие сооружали для молитв в отдаленных окрестностях Ершалаима, ни тайные сборы для бесед о Иешуа в домах назареев, о которых не знали непосвященные.

У Шаула везде были свои уши и глаза, а еще деньги, чтобы их оплачивать. И шпионы Синедриона, потерявшие за последние годы навыки и авторитет, вдруг воспарили духом и принялись за работу с давно позабытым рвением.

Иметь могущественного врага — это плохо. Иметь могущественного и умного врага — во много раз хуже. Шаул был очень умным врагом. Назареи боялись его до трепета — говорили, он поклялся очистить от них Ершалаим, а потом всю Иудею. Но прекрасно зная, что сказать всегда легче, чем сделать, он все же погорячился.

Нельзя испугать смертью тех, кто верит, что смерть — начало новой жизни. Нельзя испугать муками тех, кто уверен, что муки принесут ему вечное блаженство. Чем больше он преследовал отпавших, чем жестче карал за принадлежность к секте, тем больше людей искали себе место среди последователей Иешуа.

Та благородная покорность судьбе, с которой минеи сносили гонения, делали их едва ли не героями в глазах окружающих. Из сочувствия рождалось любопытство, из любопытства — познание, а потом и вера. Каждое новое изгнание, новое преследование или смерть вызывали лишь новую надежду на воскресение. Разрушить эту цепочку было невозможно. Ну, почти невозможно.

Шаул прекрасно понимал это, но все же пытался одолеть страшного своей покорностью врага. Именно он настоял на том, чтобы назарея Стефана прилюдно побили камнями, и Синедрион проголосовал, несмотря на протесты учителя Шаула — мудрого Гамлиэля. И Стефана забили камнями. Он не сопротивлялся, не пытался даже заслониться — только молился, упав на колени, пока не рухнул ниц с разбитым черепом. Сам Шаул камней не бросал. Стоя в стороне, смотрел на казнь и разгоряченных палачей с холодным, ничего не выражающим лицом — без радости, без удовлетворения и без сочувствия. Когда же мертвый Стефан рухнул ничком и мозг его выплеснулся на землю, Шаул отвернулся и ушел прочь.

Вскоре после казни врага Шаул попросил Синедрион отправить его в Дамаск, дабы и там подвергать гонениям назареев, отпавших от веры предков, и Синедрион ему такое разрешение дал. Ершалаимские минеи возблагодарили Господа за то, что их мучитель покидает город, но даже самые прозорливые из них не предвидели того, что произошло впоследствии.

Случившемуся нельзя было найти объяснения, а то, чему нет объяснения, люди привычно называют чудом. Говорили, что перед отъездом Шаул провел ночь в доме рэба Гамлиэля, и это повлияло на его решения, но, кто знает, правда ли это? Зато правдой было то, что из Ершалаима в Дамаск выехал один Шаул, а приехал в Сирию — совершенно другой.