Проклятый. Евангелие от Иуды. Книга 1 - [13]

Горячим воском истекали минуты.

— Хорош был твой наставник, — ответил епископ чуть погодя и недобро сверкнул из-под седых бровей водянистым глазом. — И ты ему под стать. Спрошу еще раз, не о вере твоей — вижу, что ты веруешь! — а о том, готов ли ты за веру свою делать не то, что велит тебе Бог, а то, что сделает Церковь твою неуязвимой во веки веков? Готов ли ты творить зло ради добра, чтобы вечно славилось имя Его?

В покоях воцарилось молчание, нарушаемое только треском пламени да соловьиными трелями в саду. Оба молчали. В комнате стало серо, и собеседники без труда видели лица друг друга. Молодой телохранитель почившего императора был бледен, на щеках же седого епископа выступили красные яркие пятна.

— Только не спрашивай меня, что такое зло, — произнес Николай с нехорошей усмешкой. — Вопрос написан у тебя на лице, Афанасий, хоть ты и не задаешь его вслух! Я этого не знаю. И что такое добро — не знаю. Никто этого не знает, один Бог! Но зато я знаю, что полезно для нашего дела и нашей Церкви. И для того, чтобы ответить на мой вопрос, тебе надо будет решить — доверяешь ли ты мне так, как доверял своему императору? Если скажешь «нет», ты уйдешь отсюда и проживешь жизнь так, как хочешь — пока мы еще не коснулись никакой тайны. Если скажешь «да», ты проживешь ее как надо Церкви и Богу, но об истинной твоей роли, о сути твоего служения Господу мир не узнает ничего. Ничего и никогда! Но ты и твои потомки вкусят плоды этого служения.

Афанасий молчал.

— Это просто, — сказал епископ, не снимая с лица улыбку, похожую на гримасу. — Так же просто, как прыгнуть с крепостной стены с Его именем на устах и уцелеть. Или прыгнуть и умереть во славу Его. Всего-навсего — вопрос веры. Так да или нет, сын мой? Решайся же! Да или нет? Пока новый день еще не наступил…

— Почему я? — спросил Афанасий с мукой в голосе.

Наверное, он хотел бы ее скрыть, но страдание прорвалось сквозь нарочито бесстрастную интонацию.

— Потому, что в Доме Божием тебя никто не знает, но, притом, ты истый христианин. Ты всю жизнь свою был тенью императора и никогда не участвовал в делах Церкви, но ты истый ее слуга. Ты человек с мечом! Воин Господа, умеющий не только молиться, но и убивать. Ты молод и имеешь время на осуществление моего плана, а он требует многих лет труда! Я думаю, что знаю тебя, я наблюдал за тобой более трех лет и уверен, что ты справишься с заданием. И, наконец, — ты искренне веруешь, и это главное, что есть в тебе. Без искренности в вере ты никогда не сможешь стать тем, кем должен стать. Мне нужен тот, кто не будет ведать сомнений. Достаточно у меня причин, чтобы избрать тебя из всех? Как ты думаешь, сын мой?

Сервий

— Да, святой отец, вполне достаточно…

Солнце наконец-то вынырнуло из-за горизонта, и в покои епископа хлынул яркий, режущий покрасневшие от бессонницы последних дней глаза Афанасия.

— Да, ты не знаешь, что я тебе предназначил, но все-таки я спрошу тебя еще раз: пойдешь ли ты по дороге, которую я открою тебе? Каков твой ответ, сын мой?

Слова с трудом пробивали себе путь сквозь гортань бывшего императорского телохранителя, но все же — пробивали. Епископ был неплохим психологом. Если бы этот разговор состоялся не в тот момент, когда Афанасий второй раз в жизни чувствовал себя осиротевшим, хоть и свободным, а несколькими днями позже, когда острое чувство потери близкого человека сошло бы на нет, сменившись тупой болью от утраты, а радость обретения собственного пути стала бы нестыдной и зримой — и ответ был бы совершенно другим.

Но Николай вовремя подхватил выпавший из мертвых рук Константина флаг.

И ответ прозвучал.

Именно такой ответ, какой епископ и ожидал:

— Да. Распоряжайтесь мной, святой отец.

— Вот и хорошо, — сказал епископ с максимально возможной лаской в голосе. Он не сдержался и удовлетворенно потер друг о друга поеденные подагрой кисти. Глаза его сверкнули красным, и он, отвернувшись, поспешно прикрыл их веками.

Дело было сделано. Или, во всяком случае, ему было положено желаемое начало!

— Как тебя звали до крещения, сын мой?

«Он ведь знает ответ, — подумал Афанасий, глядя в глаза новому принципалу. — Он все обо мне знает!»

— Сервий, отец мой…

— Хорошее имя. Отныне забудь имя Афанасий! Сервий! Ты будешь зваться только так, потому что с этой минуты официальная Церковь не имеет к тебе и делам твоим никакого касательства. Ты никогда не был крещен. Ты никогда не переступишь порог храма для молитвы или покаяния. Но… Служить и защищать Церковь — это твоя святая обязанность. Жить для нее и молчать об этом.

С сегодняшнего дня и до конца времен…

Амен!

Николай протянул Сервию свою руку с раздутыми от болезни суставами и красноватой нездоровой кожей, пахнущую лекарственными притираниями и хворью. На безымянном пальце блестел черным камнем массивный перстень.

Бывший императорский телохранитель склонился в поклоне, и на мгновение замер, застыв губами над кольцом.

Но только на мгновение.

Так и не подняв на епископа глаз, чтобы не передумать, он приник к черному камню в поцелуе…

Глава 4

Иудея, крепость Мецада.

Апрель 73 года н. э.

Ночью с севера задул ветер.

Здесь, на высоте, дыхание прохлады ощущалось сильнее, чем внизу, но Иегуда знал, что и в лагерях, светившихся кострами и факелами у подножия горы, осаждавшие вздохнули с облегчением. Луна выросла лишь до половины и еще не давала достаточно света, но ее холодные блики уже гуляли по поверхности Асфальтового озера.