Проклятые доспехи - [46]

— Реми замёрз, — ответил старший брат. Ему было семнадцать, и звали его Каргом.

— Ну, так накрылся бы, — сказал отец, откидывая шкуры и поднимаясь на ноги. — Впрочем, уже поздно, кажется, мы заспались. Вставайте.

— Вчера была добрая охота, — отозвался Карг, лениво копошась под одеялом. — Поедем дальше на север?

Отец молча кивнул и, подойдя к жаровне, принялся раздувать угли.

— Реми, — сказал он спустя минуту, — выйди, набери хворосту. Продолжать путь на пустой желудок — последнее дело.

Иеремия кивнул и, одевшись, откинул край палатки и вышел наружу. За день намело много снега — вокруг не было заметно ни единого следа. Лошади топтались неподалёку, косясь на появившегося человека большими карими глазами. Иеремия подошёл к ним и отряхнул от снега, затем огляделся, прикидывая, куда бы отправиться за хворостом.

Из палатки вышел Карг, потягиваясь и притопывая. Он приблизился, держа в руках щётки.

— Отец велел почистить лошадей, — сказал он. — А ты чего ждёшь?

— Думаю, куда бы пойти, — признался Иеремия. — Метелью занесло весь валежник.

Он постоял ещё какое-то время, а затем отправился на восток, где вечером заметил несколько сухих сосен, рассчитав, что вчерашний ветер наверняка наломал с них веток.

Было довольно прохладно, однако Иеремию трясло, будто от лихорадки. Он привык к северной погоде и знал, что так быть не должно. «Видимо, заболел», — решил он, пробираясь к нужному месту. Где-то послышался вой, ему ответил другой. Волки! Или шакалы! И те, и другие охочи до конского и человечьего мяса. Пока что они далеко, но по возвращении надо будет сказать отцу. Впрочем, всё равно они здесь надолго не задержатся — путь лежал дальше на север, туда, где водились серебристые олени и чёрные, как ночное небо, медведи. Их шкуры можно будет продать, а мясо заготовить на следующий год. И его, и вырученных денег хватит надолго.

На дереве застучал дятел, Иеремия вздрогнул — столь громко и звонко выводил он свою песню. Удары отдавались в ушах так сильно, что через несколько минут начало ломить виски. Ничего не понимая, Иеремия помотал головой и, ускорив шаг, отправился дальше. Впереди показались заветные сосны, на снегу виднелись характерные неровности, которые бывают, когда опавшие ветки заносит тонким слоем снега.

Иеремия вздохнул с облегчением и потёр друг о друга меховые рукавицы, чтобы согреться. Вдруг он заметил, что изо рта у него не идёт пар. Специально подышав, он убедился, что это не случайность, его действительно не было. Сделав следующий шаг, он остановился — снег хрустел словно сахар, звук громко отдавался в ушах.

«Что такое? — подумал Иеремия с беспокойством. — Может, у меня и правда жар? Надо собрать хворост и быстрее возвращаться. Отец будет недоволен, ведь это заставит нас остаться здесь ещё на несколько дней».

Иеремия вздохнул. Он не чувствовал себя простуженным — ни кости, ни мышцы не ломило, зрение сохраняло чёткость, а голова — ясность. Можно было даже сказать, что его чувства неестественно обострились, позволяя воспринимать мир с небывалой яркостью. Только было по-прежнему чрезвычайно холодно.

Он начал собирать хворост и постепенно забыл о том, что замёрз. Когда четыре вязанки были готовы, солнце поднялось над верхушками деревьев, а Иеремия обнаружил, что больше не чувствует холода.

«Должно быть, просто залежался, — решил Иеремия, успокаиваясь и приходя в доброе расположение духа. — Немного потрудился, и всё прошло». Он подхватил хворост, взвалил его на спину и пошёл обратно к стоянке, по дороге размышляя, стоит ли рассказывать отцу о том, что было утром.

Внезапно вокруг всё поплыло, перед глазами завертелись звезды, верхушки деревьев, испещрённый следами снег. Иеремия почувствовал, что роняет вязанки хвороста, а затем ударился спиной обо что-то твёрдое и холодное. Наверху синело небо, в висках бешено стучала кровь. Он попытался повернуть голову и сесть, но тело не слушалось его, словно одеревенев. Иеремия хотел позвать на помощь, но и этого не смог: язык присох к гортани и распух. Впрочем, он сразу понял, что отец и брат всё равно его не услышали бы, а искать отправятся ещё не скоро. Под глазами начало ломить, потекли слезы, вокруг всё потемнело, и он потерял сознание.

Айвонир стоял на северной башне и смотрел вниз. Бескрайняя снежная равнина простиралась до самого горизонта, лишь изредка попадались редкие перелески — голые деревья чернели на белой земле подобно причудливым трещинам. Солнце клонилось к горизонту, похожее на каплю расплавленной меди — небо было затянуто бледной мглой, и лучи едва пробивались сквозь неё.

За спиной Айвонира булькали растворы и кипели зелья. Тихо позвякивали реторты и колбы всевозможных форм и размеров. Самая малая из них походила на иглу, а самая крупная доставала до почти пятиметрового потолка лаборатории. Тяжёлый запах наполнял комнату, но дым мгновенно выветривался через металлическую трубу, зигзагами уходившую в потолок.

Русобородый гном в кожаном фартуке суетился возле одного из столиков, самозабвенно производя замеры и записывая результаты в толстую тетрадь. Его жёсткие волосы торчали во все стороны, трёхдневная щетина покрывала почти всё лицо, за исключением живых серых глаз, цепко замечавших любые изменения, происходившие в темно-красном растворе, кипевшем на медленном огне.