Проклятое дитя - [29]

И это была новое, удивительно и уникальное время. Анна росла, ее интересы быстро сменялись, она уже не была ребенком. Хасин обсуждал с ней политику, экономику, историю и все, что только возможно было обсудить. Анна озадачивала своих учителей вопросами, которые ей задавал демон, в поисках ответов и с разочарованием понимала, что им всем вместе взятым не охватить того объема знаний, которыми был пресыщен Хасин. На его фоне каждый казался закостенелым и безграмотным шарлатаном, и вскоре Анна уже не посещала уроки, которые не были ей интересны или познавательны. Она запиралась в огромной королевской библиотеке, ища ответ на очередную загадку Бастарда, чтобы в следующем письме гордо продемонстрировать свою догадку, всегда верную и блестяще изученную. Часами листала древние фолианты, жадно впитывая знания и новые истины, не желая быть неинтересной собеседницей. А еще это давало ей возможность отрешиться от тоскливой жизни вокруг, которая не радовала ее совершенно.

Все так же принцесса росла во дворце нелюбимой и презренной. А ее постоянное нахождение с книгой в руках стала еще одним поводом для насмешек. Живая, яркая хохотушка Лили была в явном приоритете, она купалась в любви двора, утопала во внимании и почитании. Ее любил каждый, с улыбкой смотрели на нее, когда она только появлялась перед их глазами. Ее проказы и капризы всегда находили оправдания и причины. Ее поведение всегда было безупречным, а если нет — так же находились оправдания. Они были всегда и везде, и очень скоро юная принцесса превратилась в избалованного капризного ребенка. Не знающая отказа, не принимающая отговорок, она требовала и приказывала, и никто не смел воспротивиться воле малышки. Но малышка росла, и ее истерики становились более хитрыми, грамотными и продуманными. Ее запросы росли не по дням, а по часом, но все вокруг лишь умилялись. Она была единственной — кроме Анны, конечно же — девочкой в семье, и имела все этому сопутствующее. Никто не брал в расчет тихую, спокойную и забитую Анну. Для всех вокруг была только одна принцесса, и вторую это абсолютно устраивало.

— Так нельзя, Анна, — говорила часто Лили, пытаясь отобрать у сестры книгу.

— Как? — устало спрашивала девочка, глядя на собственное лицо с грустью.

— Сидеть взаперти и быть одной.

— Но мне хорошо одной. И я не знаю ничего другого, — спокойно говорила Анна.

Лили не понимала того, как сестра может жить так.

— Я бы не смогла, — честно говорила она.

— А тебе и не нужно, — ласково улыбалась Анна, держа сестру за руку. — Ты не проклятое дитя.

— Прекрати! — возмущенно воскликнула Лили под грустную усмешку принцессы.

Лили сочувствовала сестре. В какой-то мере. Они росли порознь — редкие встречи не в счет — и что еще можно было ожидать от этого? Да, они были близнецами, да, в какой-то особенной мере были связаны. Но это были две совершенно разные личности. Лили никогда не понять отчужденности и неприязни, которые всегда встречают сестру. А Анне не узнать всеобщего обожания и любви.

Они были словно небо и земля, и если Анна иногда задумывалась об этом, откровенно сожаления, что все сложилось именно так, то Лили не забивала свою белокурую головку подобными мыслями. У нее были братья, у нее были подруги, у нее были мама и папа. И сестра, которую с трудом можно было оторвать от книги, не была ей интересна и необходима. Она не чувствовала утраты или нехватки родного человека, она не ощущала тоски по несбывшимся мечтам, которыми они шепотом делились в детстве, чтобы никто не видел и не слышал, тайком пробираясь друг к другу в комнату, чтобы побыть вместе вопреки воле строгой матушки. И Анна видела это, а потому попытки сестры вытащить ее прогуляться или просто пообщаться, воспринимала как есть — дань вежливости, а отнюдь не искреннего желания и переживания. А потому спокойно провожала ее глазами, когда та уходила как ни в чем ни бывало, возвращаясь к очередному учебнику, не испытывая ни сожаления, ни расстройства, ничего вообще. Порой посещали мысли, что еще возможно возродить их связь, возможно стать близкими, но эти мысли сталкивались с равнодушием сестры, да так ими и оставались.

А еще было ясное видение того, что собой представляет ее сестра на самом деле, и это расстраивало Анну больше всего.

На один из дней рождения в подарок Анне доставили чудесное зеркало. Овальное, в полный рост, на красивой стойке, украшенное драгоценными камнями. Но не в красоте и цене было дело: зеркало было волшебным, как, впрочем, и все подарки Хасина. Стоя перед ним, принцесса шептала имя того, кого знала и желала увидеть. Тут же зеркальная поверхность мутнела, скручиваясь водоворотом, а после появлялась картинка. Первые несколько дней Анна занималась тем, что наблюдала за своей семьей и придворными. И с каждым новым изображением разочарование все росло и росло. Она видела подлость, видела предательства и обман, интриги и хитрости каждого, кого ей показывало зеркало — в этом была его особенность: пороки. И самым горьким стало разочарование в сестре.

Лили не только ей казалось олицетворением жизни, света и чистоты. Веселая, жизнерадостная, сияющая улыбками и звенящая переливчатым смехом. Вокруг нее всегда были люди, всегда она была окружена друзьями и прихлебателями, восторгом и всеобщей любовью. И Анна никогда в жизни не подумала бы, что это может быть притворством. Но так оно и оказалось. Никто не ведал о жестокости и бессердечии юной принцессы. Никто не знал ее с другой, темной стороны, которую воочию наблюдала Анна, не веря своим глазам. Коварство, мстительность, зависть и ярость, неоправданная жестокость — вот все, что на самом деле переполняло ее сестру: червивая конфета в красивой обертке.