Проклятие Вермеера - [2]

И только большая параболическая антенна спутникового телевидения возвращала меня в конец XX века.

Я погасил фары Порше. Стало так темно, что ничего не было видно в двух шагах. Я включил фонарик, который постоянно держал в машине, и быстро взбежал по правой лестнице. Луч света высвечивал на стене пятно диаметром тридцать-сорок сантиметров, которое я стал водить вокруг двери в надежде найти если не кнопку электрического звонка, то хотя бы шнур с колокольчиком. Пока я безрезультатно сажал аккумулятор фонаря, зажглась лампа, висящая над входом, а через секунду раздался ужасающий скрежет. Одна половина двухстворчатых дверей открылась ровно настолько, сколько требовалось, чтобы просунуть в образовавшуюся щель голову с лохматой русой шевелюрой.

Чуть позже метром ниже головы появилась морда громадной немецкой овчарки, которая постепенно начала надвигаться на меня, неся за собой мощное мохнатое тело. Не могу сказать, что я боюсь собак, но данная особь ввергла меня в ужас.

— Сидеть, Зиг! — рявкнула голова, затем без паузы, и почти не меняя тона, обратилась ко мне. — Господин Болдин?

Не успел я кивнуть или как-нибудь еще подтвердить, что он не ошибся, как голова опять прорявкала:

— Заходите!

Еле протиснувшись в щель между двумя створками, которые, наверное, больше и не раскрывались, я очутился в обширном зале, служащем одновременно прихожей. Мне почудилось, что я опять оказался в ином мире — третьем за сегодняшний вечер.

Вестибюль был освещен, но источника света не было видно. Свет струился откуда-то сверху. Я поднял голову. Потолка как такового не было. Вместо него зияла огромная дыра причудливой формы, огражденная перилами, ажурной вязи которых позавидовали бы королевские дворцы. Сквозь отверстие виднелся потолок второго этажа. Прямо посередине с потолка свисала люстра неимоверных размеров и неописуемой красоты. Но она не горела. Свет лился со второго этажа.

В противоположном конце зала широкая лестница из голубого мрамора, покрытая толстой ковровой дорожкой, терялась в полумраке…

— Могли явиться и пораньше, — голос ворчуна вернул меня к действительности. — Господин Болдин, — добавил он совсем некстати.

— Да вот никак не мог найти ваш дворец, — как можно вежливее ответил я.

— Было бы что искать. Это единственный дворец в округе, — проворчал он и, снова вставив господин, исчез в одной из дверей, выходящих в зал, не слушая моих оправданий…

Я остался один на один с Зигом, боясь пошевелиться. Собака же, широко зевнув и продемонстрировав набор великолепных клыков, спокойно улеглась на полу и, чуть склонив в сторону морду с высунуть почти до пола языком, уставилась на меня. Полежав так с минуту и убедившись в моей безобидности, Зиг откинулся на бок, вытянул лапы. Тем не менее, он не терял бдительности. Стоило мне залезть в карман за сигаретами, пес приподнял голову и слегка зарычал. Но, увидев в моих руках всего лишь пачку Парламента, успокоился и, потянувшись, закрыл глаза.

Прикурив от зажигалки, я глубоко затянулся и осмотрелся вокруг. Все стены вестибюля были увешаны картинами старых мастеров. Тут и там со стен на меня смотрели полотна Гойи, Веласкеса, Ван Дейка, Ватто. Авторство остальных картин с первого взгляда трудно было определить, хотя не было никакого сомнения в том, что и они вышли из-под кисти прославленных живописцев прошлых веков.

Верхнее освещение делало небольшую картинную галерею таинственной и загадочной. Все в этом доме было загадочным, даже пес, который опять встрепенулся, когда я во второй раз полез в карман за сигаретами, хотя, казалось, он спал. Убедившись, что у меня в руке все та же пачка Парламента, Зиг перевернулся на другой бок, зевнул и снова закрыл глаза.

Я же, совсем обнаглев, решил подойти поближе к картинам, висевшим в дальнем конце зала. Но в это время открылась дверь, и в зал вошел ворчун.

— Прошу прощения! В это время мы обычно включаем сигнализацию.

Он подошел к стене и щелкнул выключателем. Под карнизом вспыхнули скрытые светильники, озарив зал мягким светом, заигравшим на позолоте массивных рам.

— Я дворецкий господина Воронцова, — представился он. — Зовите меня Герасимом.

— Очень приятно. Максим, — я протянул руку.

Сзади раздалось предостерегающее рычание Зига.

— Прошу следовать за мной! Господин Воронцов ждет вас, — торжественно объявил Герасим, жестом пригласив меня подняться на второй этаж.

Загасив сигарету в маленькой хрустальной пепельнице, я направился к широкой лестнице.

Наверху меня ждало еще большее потрясение. Тициан, Караваджо, Пуссен, Рембрандт!.. Целая стена была занята гравюрами Дюрера!

— Прошу сюда, — Герасим толкнул дверь в конце коридора, приглашая меня войти. Сам он не зашел, чтобы доложить о моем приходе.

Я сбросил с себя оцепенение и переступил порог комнаты…

Помещение, в котором я очутился, являлось, по всей видимости, личным кабинетом господина Воронцова. Все в нем говорило об изысканном вкусе и о большом количестве нулей на банковском счету его хозяина.

Кабинет представлял собой громадную круглую комнату диаметром не менее десяти метров, с высоченным куполообразным потолком. Всю стену напротив дверей занимало большое французское окно, занавешенное тяжелыми, расшитыми золотом шторами. Круглый ковер размером с вертолетную площадку покрывал большую часть пола, оставляя неприкрытой узкую полоску дорогого паркета около стен. Слева и справа, друг против друга находились два камина, в одном из которых, несмотря на теплую погоду, полыхали, потрескивая и разбрасывая вокруг искры, два сосновых ствола. Пространство между дверьми и каминами занимали полукруглые книжные шкафы из маренного дуба, смыкающиеся над дверью. Две же стены по бокам от окна были увешаны несколькими прекрасными полотнами, каждое из которых стоило целое состояние.