Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания - [34]

Логан широко открыл глаза, и из них плеснуло холодное зеленое пламя. Но он так и не произнес ни слова. Крылья Гвендолен бессознательно дернулись, развернувшись наполовину.

— Я тебе говорил, малыш, не надо слишком кудряво развешивать, — громко заявил Дагадд. Пользуясь неподвижностью окружающих, он поспешно налил себе кубок до краев и с облегчением отхлебнул сразу половину. — А то все сразу за тобой волочатся.

— Спасибо, что нашли время, сьер Баллантайн, — произнесла Гвендолен почти без запинки, отчего сразу стало понятно, что фраза заранее подготовленная. — Наверно, вам это было трудно.

— В моей жизни, Гвен, последние годы очень мало легкого. Но ради вас я постарался. Ведь вы хотели со мной поговорить.

Они сидели в знаменитой черной карете, в нелюбви к которой признавался Баллантайн, за задвинутыми занавесками. Карета медленно двигалась вдоль портовой набережной, но в душе Гвендолен царила такая гремучая смесь из восторга, испуга, неуверенности и дикого счастья, что она не обращала ни малейшего внимания на то, куда они едут. Сказать по правде, ей казалось, что карета стоит на месте. Что движение всего мира остановилось, остались только они с Баллантайном на одном сиденье, почти касаясь коленями.

— Да, — Гвендолен судорожно выдохнула, — я хотела поговорить…Об основании университета.

Серо-голубые глаза, неотрывно глядящие на нее, сразу погрустнели, хотя в лице ничего не дрогнуло.

— Вы и так достаточно ученая девушка, Гвендолен. Зачем вам университет?

— В общем… — Гвендолен снова выдохнула, и ей показалось, будто она прыгает с крыши самого высокого дома в Тарре, не развернув крыльев. — Если я захотела бы поговорить о том, о чем я действительно хочу поговорить, вы бы подумали, что я… В общем, могло бы оказаться, что говорить об этом не следовало бы. А я еще никогда об этом не говорила, мне… было бы обидно.

— Я сам хотел поговорить с вами, Гвен, и надеюсь, что об этом же.

Она качнулась в его сторону — сердце разрывалось от надежды, а в крайнем случае ее движение можно было бы списать на толчок кареты. Она совершенно не представляла, что может быть дальше, когда почувствовала чужие губы на своих губах. Они были прохладными, с легким привкусом морской соли — видно, весь день он опять провел в порту — и гораздо сильнее ее губ.

"Это люди так целуются", — быстро подумала она. — "А делают они это тогда, когда им кто-то нравится. Разве я могу ему нравиться? Выходит, да. О Эштарра, неужели бывает такое счастье?"

Ответить на поцелуй она, конечно, совсем не умела, но обхватила его обеими руками за плечи и прижалась так сильно, что у нее на секунду прервалось дыхание. Эбер оторвался от ее губ только затем, чтобы начать целовать в шею и ямочку между ключиц. Она вся выгнулась ему навстречу, и Эбер поразился тому, что у него кружится голова от ощущения стройного, вздрагивающего, совсем по-человечески женского тела.

— Гвен… ты такая… необыкновенная… — пробормотал он ей в волосы.

— Подождите… — она неожиданно попыталась выпрямиться. — Есть действительно одна очень важная вещь. Мне в самом деле нужно… с вами поговорить… ну пожалуйста…

Наверно, он не скоро бы послушался, но рука, прижимающая ее к себе, наткнулась на бугры крыльев, сложенных за спиной и туго перетянутых для верности ремнями крест-накрест. Не то чтобы его это оттолкнуло — просто ненадолго вернуло к действительности.

— Говори, Гвен.

Ее губы распухли и чуть приоткрылись, отчего во взгляде возникло нечто детское, чего никогда не было в презрительно сощуренных глазах Гвендолен Антарей, убиравшей руку с метательного кинжала только когда надо было его выдернуть из пораженной цели.

— Я… скажите, — тут она снова запнулась, не зная, как его теперь называть. "Сьер Баллантайн" прозвучит уже смешно, а имя "Эбер" легко произносилось только в уме. Выговорить его губами, да еще ему в лицо, было совершенно невозможно. Поэтому она вывернулась, избежав прямого обращения: — Вы ведь не верите в то, что Чаша существует. Зачем же вы хотите поехать с Луйгом и Дагди…то есть… в общем, этими двумя книжниками?

— А вдруг существует? Тогда мне останется только броситься в море с таррского маяка, оттого что я был так близко к подобной силе и не мог ею воспользоваться. И потом, Гвен, мне очень хочется встряхнуться, почувствовать, как свежий ветер бьет в лицо на палубе корабля. Я долго ощущал себя деталью очень сложного механизма, в котором что-то бесконечно движется и переливается, но вместе с тем он стоит на месте и ничего не делает. Пусть даже очень важной деталью — но я так устал. Ты… подожди, это они прислали тебя уговорить меня не ехать?

— Нет, — коротко ответила Гвендолен, вытаскивая из рукава сложенный кусок пергамента. — Почитайте, это должно вам показаться важным.

— Если глаза меня не подводят, это оторванная часть той рукописи, которую я имел честь недавно читать с твоими друзьями, — Баллантайн прищурился. — Неужели они так спокойно ее тебе отдали?

— Не совсем… — Гвендолен даже почти не смутилась. В его глазах снова загорелся тот оттенок восхищенного удивления, который давал ей ощущение полета еще сильнее, чем ветер, поддерживающий ее крылья. — После трех кувшинов вина Дагадд обычно довольно крепко спит. Но мне показалось… если бы они совсем не хотели мне отдавать эту рукопись, я бы ее сюда не принесла.