Проклятие Неферет - [3]

―Да, отец. ―Его мягкий голос принес мне облегчение.

―Отлично. Итак, я надеюсь, ты станешь ужинать со мной каждый вечер, как обычно это делали вы с мамой. Больше никаких пряток в своей комнате и никаких голодовок. ―Тут я улыбнулась, действительно улыбнулась.

―Мне нравится эта идея, ― ответила я. Он хмыкнул, хлопнул по газете, перекинутой через его руку, и кивнул.

―Значит, за ужином, ― сказал он и, пройдя мимо меня, исчез в западном крыле дома.

―Может быть, я к вечеру даже слегка проголодаюсь, ― сказала я Мэри, пока она кудахтала надо мной и помогала мне подняться по лестнице.

―Как приятно видеть, что он проявляет к вам интерес, ― радостно прошептала Мэри.

Я почти не обращала на нее внимания. Я думала только о том, что впервые за этот месяц меня ждали не только сон и печаль. Мы с отцом нашли общий язык!

В тот вечер я одевалась к ужину очень тщательно, впервые осознав, как сильно я похудела, когда мое черное траурное платье пришлось ушивать, чтобы оно не висело некрасивым мешком. Мэри расчесала мне волосы, собрав их в тугой низко уложенный пучок, из-за чего, как мне стало казаться, что мое осунувшееся лицо стало выглядеть гораздо старше, чем на мои пятнадцать лет.

Я никогда не забуду, с чего все началось, когда я вошла в столовую и увидела два места за столом: для отца, как всегда во главе стола, и мое, там, где раньше было мамино, по правую руку от отца.

Он встал и отодвинул для меня мамин стул. Я была уверена, что до сих пор чувствую запах ее шампуня с розовой воды и лимонными нотками, который она использовала для ополаскивания волос, чтобы роскошные огненные волосы сияли еще ярче.

Джордж — негр, прислуживавший нам за ужином, начал разливать суп. Я боялась, что молчание будет ужасным, но тут отец начал есть, и я услышала знакомые слова:

― Комитет по организации Колумбовской выставки[1] единогласно высказался за Бернхэма, мы его полностью поддерживаем. Я сначала подумал, что возможно, этот человек сошел с ума — ведь он пытается создать нечто недостижимое, но его видение Чикагской Всемирной Колумбовской выставки вполне способно затмить великолепие Парижской. По крайней мере, его замысел обоснован — пусть экстравагантен, но обоснован. ― Он прервался, чтобы взять приличный кусок стейка с картофелем взамен опустевшей суповой тарелки, и в этой паузе мне послышался мамин голос.

― Разве не всем нужна подобная экстравагантность? ― Мне сложно было понять, я ли произнесла это, или и в самом деле, мамин призрак, пока отец не посмотрел на меня. Я замерла под острым, испытующим взглядом его темных глаз, и мне хотелось молчать и думать только о еде, как это было раньше так часто.

― А откуда ты знаешь, что нужно всем? ― Его проницательные темные глаза были строгими, но уголки губ слегка приподнялись в почти улыбке, обычно обращенной к маме.

Я помню, что почувствовала облегчение и от всей души улыбнулась ему в ответ. Такие вопросы он задавал маме столько раз, что я бы точно сбилась со счета. Я ответила ее словами.

― Я знаю, ты думаешь, что женщины только говорят, но они умеют и слушать. ― Я сказала это гораздо быстрее и тише, чем мама, но отец прищурился, выражая свое одобрение и изумление.

― В самом деле… ― произнес он, отрезав себе большой кусок стейка с кровью и жадно поглощая его, запивая большим количеством вина — такого же темно-красного, как сочащаяся из мяса жидкость. ― Но я должен не спускать глаз с Бернхэма и его своры архитекторов, действительно не спускать глаз. Они просто до абсурда раздули наш бюджет, а их рабочие… Вечные проблемы… Вечные проблемы… ― Говорил отец, продолжая жевать, роняя кусочки еды и капли вина в бороду. Мама ненавидела эту его привычку и часто делала ему замечания.

Я не стала делать замечаний, но мне и не была ненавистна эта давно укоренившаяся привычка. Я просто заставила себя поесть, издавая звуки, словно я понимаю, о чем речь, когда он все говорил и говорил о важности финансовых обязательств и беспокойстве всего Совета за хрупкое здоровье одного из ведущих архитекторов. В довершение всего, мистер Рут стал жертвой воспаления легких. Кое-кто считал, что он и являлся движущей силой всего проекта, а вовсе не Бернхэм.

Обед прошел быстро, и наконец отец наелся и наговорился. Затем он встал и произнес то, что говорил маме несчетное количество раз:

― Я должен уединиться в библиотеке с виски и сигарами. Приятного вечера, дорогая, скоро увидимся.

Помню, какую теплоту я почувствовала, подумав, что он относится ко мне как к взрослой женщине — настоящей хозяйке дома!

―Эмили, продолжил он, хотя довольно сильно пошатывался, и похоже, что был уже изрядно пьян, — давай договоримся, что недавно наступивший новый год станет началом для нас обоих. Давай попробуем идти вперед вместе?

Слезы навернулись мне на глаза, и я робко ему улыбнулась.

―Хорошо, отец. Мне бы очень этого хотелось.

Тут совершенно неожиданно он взял мою тонкую руку своей большой, наклонился и поцеловал ее — точно так же, как обычно целовал на прощание руку маме. Хотя его губы и борода были мокрыми от вина и еды, я продолжала улыбаться и ощущала себя настоящей леди, когда он встретился со мной взглядом, удерживая мою руку.