Проклятие Гунорбохора - [39]

Улнар молча кивнул. Странно, но он чувствовал неприязнь к святому человеку. Родившиеся под одной луной — братья по духу. Так говорят в народе. Улнар же чувствовал иное и обрадовался, заметив частокол и видневшуюся над ним крышу.

— Вот и таверна, — довольно сказал он.

Остановившись перед массивными воротами, он постучал. Открылось окошко, и глазам путников явилась жующая физиономия слуги. Узрев фагира, служка мигом распахнул тяжелую створку, пропуская гостя внутрь, а на воина даже не взглянул:

— Проходите, святой фагир!

Вслед за служителем Улнар прошел внутрь. Тяжелая массивная мебель, узкие вытянутые окна, напоминавшие бойницы, запах дыма и еды. Таких таверн Улнар видел предостаточно. Внутри было прохладней, чем снаружи, что радовало после жаркой дороги. Первым делом слуга бросился к фагиру, тщательно вытер стол, за который тот сел и, спросив пожелания, исчез на кухне.

Улнар сел за другой стол, благо места в зале были. Игнорируя изучающий взгляд фагира, воин осмотрелся. Не считая прибывших, здесь сидела пара земледельцев–хешимов, с пылом обсуждавшая цены на зерно. Улнар снял с плеч мешок и оружие, положил на лавку, и развязал кошелек. В полусумраке камни богов — асиры мерцали теплым красным огнем. Улнар задумчиво пересчитал их, хотя и так знал, сколько. Хватит дней на двадцать, может, тридцать — потом снова за реку. Эти камни пропитаны кровью, а он платит ими за еду и ночлег. Морронская падаль! Он вздрогнул, понимая, что выругался вслух, и фагиру это не понравится. Что ж, он выбрал свой путь сам, никто не принуждал.

Фагиру принесли еду. Улнар заметил, как тот что‑то шепнул слуге, тотчас покосившемуся на воина. О чем это они?

— Эй, я хочу есть! — крикнул воин. Слуга подошел к нему. — Горячую похлебку и вина.

Слуга кивнул и удалился. Улнар глотал слюни, глядя, как фагир расправляется с жарким. Аппетит у служителя Игнира хорош, учитывая, что платить он не будет. Воин таких привилегий не имел и, когда служка потребовал за обед и вино полновесный камень, что, в общем‑то, настоящий грабеж — спорить не стал и заплатил. Торговаться не в его правилах. Улнар презирал торгашей, в лавках всегда платил названную цену или уходил.

Фагир поел, благословил таверну, шепнул что‑то хозяину и ушел. Улнар съел принесенный обед и молча сидел, потягивая прохладное фруктовое вино. Не хотелось выходить на жару, но идти надо. В Далорне ждет дело. Не слишком приятное, но кто‑то должен. Выбрали его.

Вино ли было виной или что другое, но мысли Улнара вернулись ко времени, когда он в последний раз видел отца. Он помнил этот день так же ясно, словно это было вчера. Отец был воином и надолго пропадал в походах. Возвращаясь, он обнимал мать и поднимал сына над головой, восторженно восклицая: как вырос, как похож на меня!

Улнар вспомнил, как в первый раз переступил порог школы «Двух Мечей», известной воинской школы близ Гарда, на долгое время ставшей ему вторым домом. Вспомнил, как мать отдала увесистый мешок с асирами старшему мастеру — огромному мужчине сурового вида в куртке–безрукавке, открывавшей могучую грудь и перевитые узлами мускулов руки, и назвала непостижимую для маленького Улнара сумму:

— Здесь пятьсот полновесных асиров. Эндор просил…

— Я помню, — прервал наставник. Не говоря ни слова, он взял Улнара за руку и увел, не дав попрощаться с матерью. Он оглянулся и увидел, как мать утирает слезы, катящиеся из глаз, и понял, что в школе ждет отнюдь не легкая жизнь.

Вместе с Улнаром учились еще двенадцать мальчиков. Наставники разделили их на три группы так, что в каждой оказались рожденные под одной луной. Много позже от матери он узнал, что отец отдал наставникам лишнюю сотню, чтобы отдать его в эту школу именно в этой луне…

Большинство мальчиков школы происходили из богатых семей эмонов и купцов — обучение в одной из славнейших школ оданства стоило дорого. Закончивших ее юношей ожидала хорошая карьера: лучшие пополняли ряды «преданных» — гвардии одана, прочие могли сделать карьеру в армии или стать важными чиновниками. Воинское искусство было главным предметом, но помимо него, им преподавали письмо и математику, религию и историю.

Первые дни были трудны для всех, особенно для избалованных, заплывших жирком отпрысков богачей, но и Улнару приходилось несладко. Ежедневные упражнения с гибкими палками, заменявшими меч или копье, продолжались часами, изматывая так, что вечером мальчики без сил валились на жесткие матрацы, заменявшие постель, и мгновенно засыпали. Не было дня, когда наставники не пороли самого нерадивого, приучая остальных всегда быть первыми. Кормили хорошо — многих блюд Улнар не пробовал никогда, но любители поесть были жестоко наказаны.

— У воина нет времени для отдыха, — говорил мастер, потчуя прутом объевшегося ученика, недостаточно энергично повторявшего движения. — Я бью прутом, а враг будет бить мечом!

Их учили бою на мечах и стрельбе из лука, метанию кинжалов и дротиков, борьбе и кулачному бою. Улнар зубрил Старый Закон, записанный первым оданом сотни лун назад, и изучал трактаты о воинском искусстве.

Глотнув вина, Улнар вспомнил, как впервые увидел карту Арнира, вырезанную из цельного куска баснословно дорогого белого дерева. Здесь были горы и озера, крошечные башенки изображали города. Тонкие линии дорог опутывали Арнир, теряясь в лесах и пустошах, пересекая русла рек и горные перевалы. Эта карта стоила состояние и была величайшей ценностью школы. Мальчикам не позволялось даже дотрагиваться до нее. Наставник сказал, что такая карта есть только у самого одана. Теперь, много лун спустя, пройдя Арнир вдоль и поперек, Улнар с улыбкой вспоминал древнюю карту. Человек, вырезавший ее, несомненно, был великим мастером… по резьбе. Но знатоком Арнира назваться не мог.