Проклятие древних жилищ - [30]

В коридоре послышались шаги, потом на синей стальной двери возникла тень одного из каторжников. Он не колебался перед дверью каюты. Его умелые пальцы ощупали замок, и дверь приоткрылась.

Человек глубоко вздохнул и вошел.

Одну или две секунды висела могильная тишина, потом вор вышел.

Серебристый лунный свет озарил его лицо.

Я еще никогда не видел столь искаженного ужасом лица. Глаза вылезли из орбит, из расщелины рта рвался хрип безумца.

Он бросился на палубу, где рухнул на настил, смешно дернулся, как полишинель, и затих.

Единственный шум, который донесся до меня сквозь медленную песнь волн, было какое-то чавканье, удивительно отвратительное и похожее на разжевывание какой-то дичи.

Что-то воздушное, как след вспорхнувшей орифламмы, пронеслось по коридору. Потом дверь захлопнулась сама собой, хотя я никого не заметил.

* * *

«Почему каторжник лежит в такой гротескной позе? — спросил я себя. — Еще немного, и он вызовет смех».

Я медленно приблизился к лежащему человеку.

Странное зрелище: я видел его спину, его голые пятки и одновременно лицо. Его пустые глаза уставились прямо в небо.

…Ему свернули шею!

Я вспомнил о неприятном хрусте и вони клоаки. Меня чуть не вырвало от отвращения.

На палубе появились три тени: Холтена и два туземца.

Похоже, они ничему не удивились и выбросили труп в море, как капустную кочерыжку.

Других каторжников я больше не увидел, и, похоже, никто не волновался по их поводу.

Каюта оставалась закрытой, а коридор пуст. Из узкого помещения камбуза, куда я проскользнул вечером, были видны только тени.

Утром закончилась моя ночная вахта, и я заснул, закутавшись в мокрые простыни, когда заскрипели тали — на воду спустили шлюпку.

Я выглянул в иллюминатор.

На горизонте в тумане виднелись Азоры. Шлюпка направлялась к суше, увозя двух каторжников, две мрачные статуи, изваянные адской рукой. Остальное путешествие прошло без них. Один голландский порт принял Эндимион. Судно прошло по длинному периферийному каналу, потом вошло в какое-то подобие заросшего травой рва, заканчивающегося бассейном, где гнил сломанный плавучий док и несколько ободранных барж.

«Вечный Возвращенец» закрепил причальные тросы на поросшем лишайником кнехте.

* * *

Мраморная кирха в Копенгагене — храм призраков.

Ветер Зунда за час напоет вам тысячу глупостей, а самые скромные тени используют против вас все свои хитрости.

И любой взгляд встретит там другой взгляд, горящий желтым огнем и внезапно вспыхнувший в непроглядном мраке.

В этой церкви всегда ощущаешь себя одиноким, однако она кажется вам перенаселенной несчетным количеством нечеловеческих жизней. Посмотрите на низкие кресла, потом на мгновение отведите взгляд. Когда вы вновь посмотрите на них, увидите, что они уже не стоят на прежнем месте! Они играют между собой в молчаливые прятки, смещаясь вдоль теней к звучной апсиде, где в срамных позах застыли певчие хора. На паперти этого безбожного дома я столкнулся с двумя каторжниками с Эндимиона.

— Привет! — воскликнул я. — Старые друзья…

У них были головы, словно покрытые белой пеной, а отвратительные морды были цвета чистого мела, но я повторил:

— Старые друзья!

Они узнали меня. Не знаю почему, но мне показалось, что я читаю в их взглядах странный вопрос.

— Хочу зайти туда, здесь хорошо и богато, пошли со мной.

— О! — вякнул один из них. — Мы не…

Но его приятель хлопнул его по затылку и выкрикнул:

— Мы… да, я пойду! Кто меня удержит? Это не грязный…

Проклятый ветер Зунда. Он ревел с такой силой, что конец фразы унесся вдаль, как испуганная ворона.

Мы вошли.

Но не сделали даже десяти шагов. Нет, пяти, четырех!

— Ты видишь его, ты видишь его? — простонал тот, который колебался.

Они громко вскрикнули и выбежали на улицу. Я побежал следом за ними. Я не знал, по какой причине, но у меня возникла смутная мысль, что я увидел нечто ужасное, которое двигалось прямо к нам из глубины церкви.

Я пытался их догнать и выяснить, чем могло быть «это».

Вокруг Мраморной кирхи полно переулков, в которых каждое оконное стекло выглядит горящим зеленым светом донышком бутылки и царит зверская тишина, как после жуткой попойки, когда уже не слышно ни песен, ни слов.

Я не нашел беглецов. Только ветер Зунда издевательски смеялся мне в спину.

* * *

В тяжелых сумерках я следил за опечаленной тенью.

Нас разделял противный северный дождь.

Тень вела меня по еврейским улочкам мимо бесчисленных сараев, воняющих крысами. Она увлекала меня в предместье города.

Это существо, по спине которого колотил дождь, тащит, казалось, на плечах неимоверный груз печали.

— Боже, как он печален! Боже, как он печален! — повторял я.

Он тащил меня, как ребенок тащит на черной невидимой веревочке мышь, сделанную из лохмотьев и пакли.

Вдоль дороги тянулись развалины: два недогоревших в пожаре дома, тонувшие в грязи лачуги из пропитанного битумом картона, сорняки, выбирающиеся на дорогу. Тень толкнула дверь, дверь, на которой было написано имя.

Имя, которое долгие годы сеяло панику в моей душе!

Я с ужасом понял, что существо, шедшее передо мной под дождем, было Судьбой.

Моей бродячей Судьбой, которая замерла перед этим именем, как отчаявшиеся люди на мгновение замирают перед бездной, окном на верхнем этаже или парапетом ночной реки.