Проклятие Дивины - [115]

– Дай сюда! – Хродгар вдруг забрал у Зимобора обе половинки и положил их в свою чашу. – Могучий Фрейр! – попросил он, держа чашу перед собой. – Силой жертвенной крови и оленьего рога, твоей любовью к прекрасной Герд, заклинаю тебя: сделай кольцо целым, неразделимым, как ожерелье сестры твоей Фрейи, владеющей силой жизни и смерти!

Из чаши раздался звон. Хродгар заглянул туда, удовлетворенно кивнул и вынул целое золотое кольцо.

– Держи!

Зимобор взял у него колечко и вложил в ладонь Дивины. Она взяла его руку и ощупью надела кольцо ему на палец – точно так же, как уже однажды сделала это десять лет назад.

И радостно ахнула – она увидела его!

– Ледич! – Смеясь от радости, она обняла его за шею, оживившись, словно проснулась от глубокого сна и наконец-то вспомнила все, что было. – Все-таки ты здесь! Дедушка! – Она обернулась к старику: – Дедушка, отпусти меня! Ты меня от смерти спас, два раза мне пропасть не дал, но уж отпусти теперь, не могу я у тебя больше оставаться! Не для того же ты меня спас, чтобы я навсегда в той избушке на ножках осталась! Отпусти меня, у меня отец есть, жених вон есть, я жить хочу, и чтобы детки были, чтобы род наш продолжался. Отпусти!

– Я-то тебя отпущу, – со вздохом ответил старик и сурово взглянул на Зимобора. – Да только здесь не лучше ли тебе будет, чем там, снаружи? Здесь я тебя, внучка, от любой беды укрою, потому и забрал. В детстве была тебе судьба в лесу пропасть – ведь тебе обручаться проклятье не давало. А отец обручил тебя, не послушался. Упрям он, отец твой, нипочем с судьбой мириться не желает, желает все по-своему сделать! И брат твой такой был, за упрямство свое и погиб. Но брат сам свою участь выбрал, хоть умер – да по-своему. А ты, овечка моя белая, была дитя неразумное, за тебя все другие решили, потому мы с Матерью и пожалели тебя. Она тебя увела, от Девы спрятала, мне отдала, я тебя столько лет берег и растил. Как его мать ваше обручение разрубила – ты стала свободна, я тебя, когда всему выучил, назад в белый свет выпустил. А ты там и двух лет не прожила – опять обручилась, да все с тем же! Что тут скажешь – судьба! Что у Старухи посеяно, то у Девы прорастет! Хочешь – иди к своему земному отцу. Пока ты с ним живешь – ничего тебе не грозит. И ты, голубь, пока верен той, какой обещался, – Лес Праведный многозначительно глянул на Зимобора, и тот понял, что старик говорит о Младине, – она тебе будет помогать, все по-твоему делать. А изменишь ей, женишься – тогда смерть твоя. Сами решайте, что вам делать. А отпустить – я отпускаю. Ступайте!

Лес Праведный взмахнул посохом, и, не успев опомниться, все трое увидели перед собой покосившуюся избушку с приоткрытой дверью. Справа блестела широкая река, а впереди виднелся город на холме, с разбросанными у подножия избушками.

Занимался рассвет.

– Куда это мы попали? – с беспокойством спросила Дивина. Она ведь никогда здесь не была.

– Это Плесков, – облегченно вздохнув, пояснил Зимобор и сжал ее руку. – Здесь теперь правит моя сестра. Ну, пойдем, что ли. Она ведь никак не ждет, что я справлюсь с этим делом так быстро!

– Да, идем скорее, пока мои добрые хевдинги и большие бонды не заметили, что их конунг прогулялся на тот свет! – бодро подхватил Хродгар. – А главное, брат мой, не рассказывай королеве про Рагнхильд! – душевно попросил он, прижав руку к сердцу. – Я не виноват, я ведь тогда еще не знал твою сестру!

* * *

Месяц белояр близился к концу, когда Зимобор и Дивина подъезжали к Полотеску. Зимобору было приятно вновь увидеть этот город, в котором он когда-то так неплохо прижился, а для Дивины эти места были почти незнакомыми. От воспоминаний двенадцатилетней девочки почти ничего не осталось, она не узнавала ни окрестностей, где когда-то гуляла с матерью и няньками, ни Дивны-реки, по которой ее когда-то катали на ладье, ни детинца, ни княжьего двора с той баней, где родились она и ее брат, где когда-то горели на краю лавки два светильника и где к ним впервые явилась младшая из вещих вил – та, которую не звали.

Даже князь Столпомер поначалу показался ей чужим человеком, и прошло несколько дней, прежде чем она привыкла к тому, что этот рослый, сильный, красивый зрелой красотой человек – ее отец. Они действительно были похожи, и теперь, видя их рядом, Зимобор убеждался, что ему не померещилось когда-то сходство их темно-голубых глаз, изгиба черных бровей, овала лица, густых русых волос. Княжич Бранеслав, как он его запомнил, был похож на мать, а Дивина – на отца. Своего прежнего имени она совсем не помнила, и князь Столпомер тоже стал звать ее Дивиной, привыкая к новому имени, как привыкал к высокой, статной, красивой девушке с умным лицом и твердым нравом, которой стала прежняя резвая девочка. Она знала многие тайны леса, и сам Столпомер невольно робел перед ней. Но это была именно такая дочь, какую мог только пожелать любой князь, и он знал, что снова полюбит ее, как только привыкнет.

Отец и дочь почти целые дни были вместе: Столпомер показывал ей дом, двор, хозяйство, сам город и окрестности, рассказывал все, что было с этим связано, расспрашивал ее о жизни в Радогоще и у Леса Праведного. Зимобор старался не мешать им узнавать друг друга и сам больше времени проводил с дружиной, где у него оставалось множество приятелей и где он всегда мог найти себе занятие. По праву давней дружбы над ним подшучивали, спрашивали, не собирается ли он опять принять десяток, но многие видели в нем, возможно, будущего преемника князя Столпомера.