Проклятие десятой могилы - [20]

Чтобы вернуть меня в реальность, Куки коснулась моей руки:

— Так что там написано?

— Это послание, но как такое возможно?

— Послание от кого?

— Если не ошибаюсь, то этот мальчик — Рокет.

— Рокет? Наш Рокет? Который из дурдома?

— Да.

Я всмотрелась в круглое лицо, в мальчишеские черты. В то время Рокет был как раз примерно такого возраста.

— И что там написано? — Куки подалась ближе и сощурилась, изо всех сил пытаясь увидеть то, что вижу я. — Кстати, я не понимаю. Откуда ты знаешь, что это он?

— Во-первых, мальчик очень на него похож, а во-вторых, на витрине написано «Мисс Шарлотта, что больше хлебницы?».

Куки глянула на меня, до сих пор ничего не понимая.

— Рокет единственный, кто называет меня мисс Шарлотта. Но я понятия не имею, что значат эти слова, и как, бога ради, он додумался передать мне послание. Он умер лет через двадцать после того, как сделали эту фотографию. А со мной познакомился вообще лет через пятьдесят с лишним.

— Магазинчик, кстати, не какой-нибудь, а булочная. Причем покрашен так, чтобы было похоже на хлебницу.

— Ясно. — Тут мне придется поверить подруге на слово.

— У моей бабушки была похожая. Смотри, вот тут как будто ручка есть.

Я и правда разглядела нечто похожее на хлебницу с ручкой наверху, а над ручкой виднелась вывеска «Хлебобулочные и кондитерские изделия мисс Мэй».

— Ну и что тогда может быть больше, чем это здание? — спросила я. — Ничего не понимаю.

— Я тоже. И как такое вообще возможно?

— Ну, на самом деле есть куча вещей, которые могут быть больше, чем эта булочная.

— Да нет…

— Ну, например, здания, которые побольше и повыше.

— Я не о том…

— Небоскреб!

— Чарли. — Куки пыталась разобраться во всей этой белиберде так же усердно, как и я. — Эту фотографию сделали не позднее, чем в сороковые.

— Если точнее, то в тридцатые. — Присматриваясь повнимательнее к мальчику, я все больше и больше убеждалась, что Рокет передал мне послание из прошлого. — Найди все, что сможешь, об этом снимке.

— Заметано, босс. Ей-богу, уровень жуткости в приемной только что увеличился в десять раз.

— Это потому, что вот-вот нарисуется твой муж.

Куки оглянулась и восхищенно уставилась на меня:

— Ты действительно ясновидящая.

— А то!

Мне не хватило духу сказать ей, что я видела тень, а потом и размытый силуэт дяди Боба на стекле картины прямо за столом Куки. Момент был бы испорчен. Хотя понять не могу, почему хоть что-то, связанное со мной, до сих пор ее удивляет.

Я подскочила и пошла за курткой.

— Значит, так. Первым делом, найди все, что сумеешь, на жертву убийства, Эмери Адамс.

— Лады.

— И не забудь разузнать, кому мой муж выплачивает алименты.

— Как раз этим и занимаюсь.

— А потом…

— Иди уже, — сказала Куки, опять пристально изучая фотографию с Рокетом, а когда открылась дверь, подняла голову, чтобы взглянуть на моего дряхлого дядюшку.

Я быстренько его обняла, отчего он почувствовал себя крайне неловко. Не зря, значит, старалась. Дядя Боб похлопал меня спине и почти (почти!) обнял в ответ. Высокий и слегка страдающий от лишнего веса, он просто олицетворял собой нормы мужского поведения. Мужики же не обнимаются. Это противоречит кодексу мужественности. Разве что у них развеселая и чисто братская вечеринка. Ну или какое-нибудь еще более мужественное событие. Как, например, тачбол. Или барбекю на заднем дворе. Для американских парней обниматься — это нормально, только если у одного или обоих сразу в руках щипцы для гриля.

А еще они не мчатся со всех ног к женам, чтобы подарить им страстный слюнявый поцелуй, чем в эту самую секунду и решил заняться Диби.

Честное слово, я бы подождала, пока они не задохнутся, но в сутках всего двадцать четыре часа, поэтому пришлось рискнуть:

— Забыла спросить, Кук. Кто такая Валери?

В ответ подруга показала мне средний палец. В буквальном смысле. Видимо, в ее планы не входило прекращать разврат с моим собственным дядей. Меня распирало от гордости. Причем сильнее, чем распирало от гордости саму Куки, когда она отравилась чем-то несвежим и за два дня похудела на три килограмма. Однако я все-таки приняла это за сигнал испариться как можно скорее. Я вообще с трудом выношу публичную демонстрацию чувств, тем более когда в демонстрации замешан мой родственник. А особенно тот, который в свободное время без зазрения совести лапает мою лучшую подругу.

Я вышла на улицу, где уже царил тоскливый туманный день. Как раз такой, как я люблю. С северо-востока тянулись тучи, собираясь над Сандией и пряча вершину, отчего вся гора казалась похожей на котел ведьмы. Кто-то мог бы решить, что такая картина сама по себе поднимет мне настроение. Или тот факт, что гора была покрыта искрящимся снегом, вызовет у меня хотя бы улыбку. Но не тут-то было. Я боялась. Ужасно боялась. Страх заключил меня в кокон и просочился в легкие, лишая способности дышать.

На полпути к Развалюхе, своему вишневому джипу, я остановилась. Почему мне страшно? Я и раньше иногда боялась, но не так сильно. А сейчас мне было до смерти страшно.

И этот страх кружился вокруг меня плотным туманом. Я решила провести инвентаризацию. Осмотрела себя так тщательно, как только могла. Похлопала по карманам, по куртке, по «девочкам». Нет, дело точно не во мне. Но если не мой страх едва не парализовал меня, то чей?