Проклятие демона - [3]

Судя по всему, погода была на стороне Пони, но передышки не получалось. Когда-то Пони называла Палмарис своим домом. То время давно миновало. Лежащий в развалинах трактир, потеря приемных родителей и, наконец, гибель Элбрайна. Слишком много горьких воспоминаний связано у Пони с Палмарисом. Слишком много боли, слишком глубокие раны…

— Если герцог Калас сохранит за собой баронский титул, монастырю Сент-Прешес придется туго, — сказал брат Браумин.

Жестокий герцог, временный правитель Палмариса. Сейчас он занимал дворец, где когда-то был заключен, а затем рухнул ее брак с Коннором Бильдборо и где был убит Элбрайн.

— Как же нам выстоять, если героическая Джилсепони не будет нашей предводительницей? — решился спросить Браумин.

Он обнял Пони за плечи, и на ее лице впервые появилась искренняя, теплая улыбка.

— Или Джилсепони более импонирует предложение короля?

— Я что, знаковая фигура для церкви и для короля? — спросила Пони. — Живой символ, позволяющий Браумину и его друзьям одержать верх?

— Ни в коем случае! — с деланным негодованием воскликнул монах, прекрасно понимая, что Пони шутит.

— Я обещала Смотрителю и Роджеру He-Запрешь, что приеду в Дундалис, — произнесла она.

Пони и в самом деле подумывала вернуться в город своего детства. Туда, где погребен Элбрайн и где как-то… чище. Пожалуй, это правильное слово. Чище. Подальше от бесконечных и бессмысленных подковерных игр. Правда, возможно, и ей придется зимовать в Палмарисе, поскольку в это время года пробраться на север нелегко.

Пони взглянула на брата Браумина. Ей по-настоящему нравился этот человек. Он и его сторонники были идеалистами, уверенными, что, следуя учению Эвелина, смогут вернуть церковь на ее истинный путь. Пони вновь улыбнулась, но промолчала. Чего доброго, Браумин решит, что она насмехается над ним. Однако ситуация и в самом деле была смешной. Ни Браумин, ни его друзья даже толком не знали Эвелина — настоящего Эвелина, человека, которого называли Безумным Монахом. Браумин вступил в орден Абеля в восемьсот пятнадцатом году, на год раньше Эвелина. Магистр Фрэнсис и ближайший друг Браумина Мальборо Виссенти были зачислены в монастырь вместе с Эвелином осенью восемьсот шестнадцатого. Но как только группу монахов, в числе которых был Эвелин, стали готовить к путешествию на остров Пиманиникуит, их изолировали от сверстников. Таким образом, Браумин, Виссенти и Фрэнсис видели Эвелина в последний раз в день отплытия четверки избранных монахов к тропическому острову, где им предстояло собирать священные камни. После бегства Эвелина из Санта-Мир-Абель Браумину ни разу не довелось встретиться с ним. К тому времени Эвелин превратился в Безумного Монаха, отличавшегося чрезмерными возлияниями и скандалами в тавернах. Канонизация буяна… да, живописное будет зрелище.

— Здесь слишком холодно, — повторил брат Браумин, крепче обнимая Пони, чтобы хоть немного согреть. — Умоляю тебя, пойдем внутрь, посидишь у огня. Война принесла болезни, и, если еще и Джилсепони заболеет, наши дела станут совсем плохи.

Пони подчинилась. Да, ей действительно нравился брат Браумин и его сподвижники. Они рисковали всем, пытаясь отстоять правду, после того как Эвелин Десбрис унес из монастыря магические самоцветы. Чувствуя, с какой заботой Браумин относится к ней, Пони осознала, что испытывает не просто симпатию. Ей нравилось его доброе, красивое лицо, нравилась сильная, энергичная походка. Пони завидовала брату Браумину. Будучи старше ее по возрасту, казалось, душой он был намного моложе, чем она.

Она понимала: брат Браумин обладает тем, чего у нее теперь не было.

Надеждой.

— Бреннили! Ты опять не накормила цыплят, ленивая девчонка? — распекала дочку Мери Каузенфед, стоя на пороге дома. — Бреннили! Еще и спряталась. Где ты?

Мери недовольно покачала головой. Семилетняя Бреннили была самой младшей из ее детей — сорванец, каких мало. Дома ей не сиделось. Девочка всюду искала приключений и любила спускаться по скалам вниз — туда, где за дюнами начинались воды Фалидского залива. А с приливом шутки плохи. Не успеешь глазом моргнуть, как накроет шестифутовой волной и отшвырнет на берег.

Оказываясь за воротами, Бреннили начисто забывала об обязанностях по дому. Каждое утро Мери Каузенфед слышала жалобный писк голодных цыплят, и каждое утро ей приходилось выходить за порог и звать свою непутевую дочь.

— Я здесь, мамочка, — донесся рядом тихий голосок.

Ну и ну! Обычно непоседливая Бреннили говорила звонким, веселым голосом.

— Ты опять забыла про завтрак, — сказала, оборачиваясь к ней, Мери. — А вот цыплята, между прочим, не забыли.

— Я их покормлю, — пообещала Бреннили все таким же едва слышным голоском.

Мери быстро наклонилась к непривычно тихой дочери и, приложив руку к ее лбу, почувствовала жар.

— Ты никак заболела, доченька? — спросила Мери и не на шутку испугалась: у Бреннили пылало все тело.

— Мне что-то не так, мамочка, — призналась девочка.

— Пойдем-ка скорее в дом. Я уложу тебя в постельку и дам супчику, чтобы ты согрелась.

— А цыплята?

— Подождут. Сначала надо тебя согреть. Потом и их покормим, — ласково улыбаясь дочке, сказала Мери.