Проклятье рода Ранненкопф - [18]
Действительно, я наверное мало отличался от привидения, хотя и провёл в подземелье не в пример меньше времени.
– Если бы не твоя песенка, пожалуй у меня были бы все шансы составить ему компанию, – попробовал отшутится я.
– Я не пела! Отец не разрешает шуметь у бочек с вином.
Девочка сказала правду, я только здесь сообразил, что всё равно не услышал бы её голосок, находясь в нижнем подвале. Что ж, ещё одна загадка… А, может я уже знал ответ? Так или иначе, мне не хотелось в тот момент занимать этим голову.
– Который теперь час?
– Начало восьмого.
Значит ещё есть время. Я с удовольствием, полной грудью, вдыхал свежий воздух. Снаружи щебетали птицы, из-за стены доносилось мерное ворчание – кто-то в каретном сарае проверял двигатель… Вот мотор заревел, перед цейхгаузом на своём «девятьсот одиннадцатом» лихо развернулась фрейлейн Ангальт. На сидение рядом с ней плюхнулся верзила-кузнец. Хлопнула дверца, машина с визгом снялась с места и исчезла за воротами.
Так что, ключ всё же нашли? Ну и прекрасно! У меня словно груз свалился с души. Я подмигнул Трудхен и в наилучшем настроении поднялся в спальню, чтобы привести себя в порядок.
На моём столе валялся распиленный, изуродованный золотой пояс.
Ночью мне не спалось, мрачные мысли не давали забыться. Не секрет – барон самолюбив, к тому же суеверен и страшно боится возвращения родового проклятия. После бегства подруги, моя персона и так не вызывала у него прилива положительных эмоций. А утрата фамильной реликвии (уверен, уже сегодня заставившая беднягу шарахаться на другую сторону улицы, при виде, идущих на встречу школьниц), вообще грозила мне, как понял я из разговора с поверенным барона, обвинением в вандализме и порче объектов культурного наследия, каковое, не только поставит жирный крест на моей карьере историка, но может обернуться, пусть и небольшим, но реальным тюремным сроком. Я ворочался с боку на бок. Надомной на чердаке, поскрипывая половицами, бродила Та, которой нет покоя. За время, проведённое в замке, я почти привык к её лёгкой поступи и цветочному аромату то здесь, то там появлявшемуся в старинных палатах. Сейчас, воспоминание о шафране вернуло мои мысли к загадочному пергаменту. Что Гертруда пыталась сказать мне? Какую тайну хранит заложенная ниша цейхгауза (в том, что именно её изображение отмечено на листе, выпавшем из судебного сборника – сомнений у меня не было)? Пожалуй, это подходящее место для сокровищ сумасшедшего Отто (я не забыл рассказ фрейлейн Эвы о дяде нынешнего барона) и если мне удастся их отыскать… Да, это кардинально изменило бы ситуацию. Но как отодвинуть стеллаж и пробить перегородку не привлекая всеобщего внимания? Рассчитывать на помощь управляющего не приходилось. Он крепко держался за место и мне запомнилось выражение его физиономии, когда после короткого объяснения с бароном, я услышал на другом конце провода манерно-грассирующее: «…я по-одумаю, как посту-упить с вами. Позовите, пожалуйста, к аппагату госпо-одина Штега» и передал трубку старику. Нет, он, конечно, и слушать не захочет о том, чтобы нанести вред очередному «объекту культурного наследия». Единственный союзником, на чью поддержку я мог положиться без колебаний – маленькая Трудхен. Завтра девочка пойдёт на озеро вместе со стряпухой. Значит и управляющего не будет в замке. Если уговорить малышку, под каким-нибудь предлогом, сбежать от старухи, у нас останется в запасе час или чуть больше. Этого времени не достаточно, чтобы вернуть всё в прежнее состояние, но победителей не судят. Правда Трудхен может заартачиться. С момента нашей размолвки, мы почти не разговаривали, но потом, когда всё утрясётся, я свожу её в город. Накормлю мороженым до отвала, покатаю на карусели…
Сразу после завтрака я приступил к делу, подозревая, что идея проломить где-либо стену сама по себе слишком большой соблазн для девочки (вообще, об этом не худо бы спросить фрейлейн Эву – знатока психологии подростков). Но, так или иначе, Трудхен согласилась не раздумывая. Я даже не успел заговорить о мороженом.
– …только сперва поцелуй меня как в прошлый раз.
– В какой это «прошлый»?
– А тогда, на галерее. Ты что, забыл?!
– Да, нет. Почему?
Девочка зажмурилась, подставив мне лицо и я от души чмокнул её в хорошенькие, плотно сжатые губки. Я опасался, что Трудхен опять убежит, но вместо этого она прыгнула мне на шею, неловко прижавшись острыми ключицами.
– Никому тебя не отдам!
– Иди, а-то кухарка рассердится…
Трудхен вздохнула, но пошла. Штер тоже не показывался, видимо уже дежурил в шалаше. Значит – можно было начинать, однако ждать мне пришлось ещё очень долго и я даже встревожился, но вот малышка влетела в ворота замка, держа в руках какие-то тряпки.
– Я стя-стянула её шмотки. Пусть… пусть поплавает часок-другой, правда? – девочка задыхалась от быстрого бега, серые глаза сияли восторгом.
– Правда, – что оставалось мне сказать?
– Ну, вперёд!
Вдвоём мы сравнительно быстро освободили стеллаж, а вот отодвинуть его от стены оказалось нелегко, всё же, использовав лом в качестве рычага, мне удалась и эта, на первый взгляд невыполнимая, задача. О том, как вернуть стеллаж на место я даже и не думал. Во мне проснулся азарт искателя. Выбрав наиболее подходящий участок кладки, я принялся долбить перегородку ломом и скоро проделал в ней небольшую дыру. В лицо пахнуло сухой пылью подземелья.
В неком губернском городке, в одном и том же месте, в трамвае, у пассажиров пропадает вся одежда. Ответственный за общественный транспорт Прохор Филиппович Куропатка — в панике. Уже начались партийные чистки, а тут: «…чистейшая контрреволюция!». Главный по общественному транспорту (товарищ ГПОТ) начинает расследование… Повесть полна подлинного исторического материала и будет интересна не только любителям Зощенко, Булгакова, Гумилевского и пр. Но и всем неравнодушным к этому яркому периоду нашей истории. Как и вся проза Сергея Волкова «Красная Казанова» написана прекрасным языком и не содержит ненормативной лексики, однако в силу пикантности некоторых эпизодов не рекомендована лицам не достигшим восемнадцатилетнего возраста.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.