Проклятье музыканта - [37]

Только сейчас я заметила другую дверь, напротив окна, и тихонько ее приоткрыла. За ней оказалась даже не спальня, а маленькая, похожая на кладовку, комнатушка, заваленная каким-то хламом – связками пожелтевших газет, раскрытыми пластиковыми мешками с выглядывающими из них подушками и одеялами, сваленной в кучу старой верхней одеждой с торчащими из горловин крючками вешалок. Будто некто разбирал вещи и упаковывал их на выброс. Пока я оглядывала помещение, из большой комнаты вновь раздался громкий бой часов.

Двенадцать.

Как так может быть? Эти же часы совсем недавно пробили столько же!.. Я вернулась в комнату с креслами и подошла к бьющим часам, стрелки которых сошлись в одну на цифре «12». Испорченные. Я вытащила из кармана телефон, чтобы узнать, который час на самом деле, и увидела, что он полностью разрядился. Странно, заряжала его всего лишь вчера! Нужно уходить отсюда как можно скорей. Я потянула за шнурок, пытаясь опустить жалюзи, как было до моего прихода, но что-то заело в старом механизме. В отчаянии дернув за шнурок сильнее, я потревожила широкий карниз, к которому крепились жалюзи, и на пол свалился какой-то сверток. Измятые, исписанные крупным почерком листы разлетелись по всей комнате. Вот незадача… Я опустилась на колени и принялась торопливо собирать их. Разглаживая один из мятых листов, я не удержалась и заглянула в него. И по мере того как продвигалась к последней строчке листа, интерес сменялся удивлением: некто записал мой недавний сон, в котором я видела слепого музыканта.

Читая, я совершенно забыла, что собиралась покинуть квартиру, и опомнилась лишь тогда, когда за моей спиной заскрипела, приоткрываясь, дверь и следом за этим раздались шаги. Я стремительно оглянулась и напугалась еще больше, увидев, что за моей спиной никого нет. Но шаги – тихие, медленные, шаркающие, словно шел старый человек, продолжала слышать. И когда со спинки одного из кресел слетела салфетка, будто кто-то случайно ее задел, я сорвалась с места и рванула к выходу. Преодолев в темноте коридор-траншею, на этот раз уже не показавшийся мне таким длинным, я что было сил рванула на себя дверь и – удивительно! – на этот раз смогла ее открыть. Видимо, замок просто заедал.

Уже спускаясь по лестнице, я обнаружила, что продолжаю сжимать в левой руке пачку листов. И что мне с ними теперь делать? Не возвращаться же в квартиру? Я решила просто опустить их в почтовый ящик.

На следующей площадке навстречу мне из лифта вышла пожилая сеньора. Я посторонилась, чтобы дать ей пройти, но, как назло, дама оказалась из тех, мимо которых муха не пролетит.

– А вы к кому ходили? – подозрительно спросила сеньора протокольным тоном. «А вам какое дело?» – огрызнулась я про себя, но вслух с самой вежливой улыбкой ответила правду:

– К сеньору Хуану Сегура Кампосу.

– К Хуану? – удивленно подняла брови пожилая женщина. – Так он же умер!

– Как? – выдохнула я. – Когда?

– Да уж недели две назад. Если не три. А вы из газовой компании?

– Да, – сорвалось у меня с языка.

– Плохо же работаете, если до сих пор не внесли эти изменения! – поджала тонкие губы сеньора.

– Спасибо, мы исправим, – пробормотала я и торопливо шагнула в лифт. Пока кабина со скрипом и стонами опускалась на нижний этаж, думала о том, что эта история мне категорически не нравится, и чувство самосохранения подсказывало, что лучше больше ни во что не вмешиваться. Оставить все как есть. Но я так и не опустила найденные в квартире листы в почтовый ящик.

Попытка вновь включить телефон уже на улице также не увенчалась успехом: едва зажегшись, экран тут же погас. Печально, мне ведь хотелось дозвониться до Лауры и пообедать с ней вместе. Что ж, в следующий раз. Какое странное и неприятное место та квартира: время там будто замерло на одной отметке, а мобильные телефоны разряжались.

Вагон поезда оказался полупустым. Я заняла свободное купе рядом с дверью в следующий вагон и принялась рассматривать находку. Бумага, на которой синей ручкой были сделаны записи, оказалась не лучшего качества – серого оттенка, шероховатой, плотной. Возможно, листы долгое время пролежали на солнце, потому что на одном из них было широкое светлое пятно и запись в этом месте почти выцвела. Но сказать, насколько эти бумаги были старыми, я не могла. Специалист не только установил бы время, но и дал бы по почерку характеристику автору. Я же лишь строила предположения, разглядывая чуть взлетающие вверх строки, на которых крупные, старательно выведенные, словно рукой прилежной ученицы, буквы казались написанными под трафарет – такой идеально одинаковой высоты они были. Мне бы хотелось знать, кто сделал записи – мужчина или женщина, и какого возраста, но я слышала, что и графологи не определяют по почерку пол и возраст писавшего. Я вздохнула и, перебрав бумаги, обнаружила, что часть из них – вырванные из атласа страницы. Отложив их, я вернулась к записям, которые оказались продолжением истории про слепого музыканта. «Молино Бланко, 1904» – было указано в заголовке. Мне вспомнилось, что мастер Пабло Молина последние годы жизни прожил в пуэбло с таким же названием. Тот же ли это населенный пункт или другой? Поселки с одноименными названиями в Испании не редкость.