Проклятье - [63]

— Ну, — сказал Миф тихо, — я тебя жду. Выходи.

И зажмурился от напряжения, а ещё от страха, что ничего не выйдет.

Миф обернулся: она стояла у мойки, под решёткой вентиляции. Левая бретелька топа сползла, обнажив бледную полоску на плече. В руке она сжимала фонарик. Маша разжала пальцы, и фонарик стукнулся об пол. Она не шевельнулась.

— Что вы с ней сделали? — медленно проговорил следователь, и Миф готов был поклясться, что впервые слышит в его голосе ужас.

Горгулья явилась минут через семь.

— Это правда она?

— Я понятия не имею. Я никогда не превращал сущностей в людей. Скажем так, я никогда не встречал сущность, которую можно было бы вернуть в человеческий облик.

Миф сидел в больничном коридоре, он не мог её видеть. То, что раньше двигалось, творило глупости и болтало без умолку, теперь было неподвижным слепком человека. Она не шевельнулась бы, не моргнула, даже если бы он начал резать её на куски. Вызванный врач диагностировал ступор. Придурок.

— Есть возможность, что это не она, просто какая-то материализованная сущность? — Горгулья стояла перед ним, загораживая собой окно и отросток коридора. Она умела вот так взять и загородить собой весь мир.

— Нет, это она. То, что было ею, во всяком случае. Если бы сущность была чужеродной, она могла бы принять облик, но ненадолго и не стала бы точной копией.

Горгулья упёрла руки в бока.

— Были прецеденты?

— Чего? — вяло отозвался Миф. Он так устал, что запросто мог бы проспать двое суток, но понимал, что этого ему никто не позволит. Придётся рассказать эту историю ещё раз сто. Убеждать, ссылаться на крупный учёных, многозначительно молчать.

— Были прецеденты, когда человек превращался в сущность?

— Как по-вашему, мы можем узнать о таких прецедентах? Он сам прибежит нам рассказывать? Люди пропадают сплошь и рядом. Кто их знает, зарезали в подворотне, продали на органы или превратили в сущность? Ну кто об этом может знать? — Миф выдохся.

Горгулья отвернулась и отрезала:

— Ясно.

Они молчали ещё долго, потом из палаты вышел врач.

— Горе луковое, — сказал он Горгулье укоризненно, как старой знакомой. Она поймала врача за локоть.

— Могу я к ней зайти?

— Зайти-то можно, но зачем? Она всё равно не разговаривает.

Горгулья отодвинула его плечом и вошла. Миф приготовился ждать её, опустил голову на подставленные руки, закрыл глаза. В темноте метались яркие пятна: осколки посуды, зелёный топ на тонких бретельках, красная малина. Нет, это кровь. Пятна крови на полу, на стенах — откуда их столько? Он никого не убивал, откуда тогда пятна?

Он вздрогнул, понимая, что задремал. Сел ровно, пытаясь угомонить бешено колотящееся сердце. Теперь всё будет хорошо. Обвинения снимут, конечно. Вот вам Маша — никто её не убивал. Битую посуду можно выбросить и купить новую. Этта пусть убирается к демонам. Теперь всё будет хорошо.

Или теперь всё начнётся сначала?

Горгулья вскоре вышла, и её застывшее лицо напоминало лицо Маши — взгляд сквозь мир.

— И как теперь объясняться перед её родителями?

— Скажи им, что ребёнок чудом спасся, они будут благодарны. — Нервно рассмеялся Миф.

Горгулья посмотрела на него так, словно хотела ударить, но передумала. Сдержалась. И ушла по коридору, впечатывая шаги в паркетный пол.

Сабрина приходила чаще остальных. Миф не являлся вообще.

Сабрина и сказала им за день до.

— Ни о чём её не спрашивайте, ни о Мифе, ни о чём, в общем. Когда она вспоминает, она как будто снова уходит туда.

Группа настороженно молчала, отодвинув в сторону конспекты. В перерыве между двумя парами философ вышел подышать в коридор, и хорошо. Никому не хотелось болтать об этом при нём.

— А я и не собиралась, — обиделась Ляля. — Я вообще спросить хотела. Она мне платье поможет сшить к новогоднему балу, или я опять в форме должна идти?

Ватная тишина приложилась к окнам со стороны улицы. Маша вошла и замерла в приходе между партами, как будто забыла, что делать дальше.

— Привет, — сказал Ник. — Хочешь, возьми мои лекции переписать. У меня почерк понятный, не то, что у этих.

Он презрительно махнул рукой в сторону второго ряда.

— А ты мне платье сошьёшь? — Отряхивая руки одну о другую, из-под парты возникла Ляля. Она завязывала шнурок, а взъерошена была так, словно копала подземный ход.

Маша прикусила губу, глядя куда-то в угол. На ней была новая форма, новая сумка висела на плече. И причёска была новая, точнее, очень старая — с такой стрижкой она ходила летом, чтобы волосы не мешались.

— А, — произнесла она чуть погодя, — извините. Я просто иногда забываю, что нужно отвечать… голосом. Я странная, да?

— Видал я и страннее, — вздохнул со второй парты Рауль. — И это, застегни верхнюю пуговицу. Ходишь, как шпана.

Вошёл философ — во фланелевой рубашке под классическим пиджаком, в джинсах — и осторожно, будто по минному полю дошёл до стола. Пока все рассаживались, улыбнулся Маше.

— Давно вас не видно. Без вас было скучно. Никто не рассказывал про материализацию смерти… или как там?

Маша, успевшая сесть, вскочила. Провела взглядом, как будто ножом, из угла в угол комнаты. В напряжении прикусила губу и, пальцы, сжавшие край парты, побелели. В тишине медленно перевернула страницу Ляля.