Проклятье - [62]

Маша плакала: ей хотелось, чтобы снова была ночь, и снова Миф заперся бы на кухне. Она обнимала бы его за плечи и заглядывала через плечо в лужицу коньяка на дне стакана, не видя своего отражения.

Утром пришёл человек в чёрных одеяниях. Он тоже жёг свечи, читал вслух книгу — Маша видела, как разевается его рот. Она не слышала звуков, но ей и не нужны были звуки, чтобы понять — им страшно. Этой женщине, девочке, которая до сих пор не могла зайти в ванную. И человеку в чёрном одеянии, потому что гасли его свечи.

Маша выхватила книгу из его рук и швырнула о стену. От их страха становилось легче. Больше страха — больше сил у неё, больше времени, чтобы дождаться Мифа.

Она швыряла посуду из буфета, била старомодные тарелки. Скоро пол был устелен осколками. Маша вернулась в ванную и заплакала в трубах.

Ночью девочка и женщина не спали — сидели со включенным светом в зале, жгли оплывшие свечи. Маша их не гасила — зачем? Неинтересное занятие. Окна, задёрнутые плотными шторами, двери, которые подпёрли журнальным столиком, Машу не удержали. Она пришла к ним в зал и долго сидела у кровати.

Заплаканная девочка уснула на руках матери. Маша взяла ребёнка за руку и впитала в себя её неровный сон. Было хорошо — не так, как с Мифом, но тоже ничего. Она обхватила девочку собой и принялась пить её, жадно, почти не чувствуя вкуса.

Девочка проснулась, хватая ртом воздух, забилась на руках женщины, путаясь в одеяле, белая до синевы. Они наскоро оделись и ушли из дома, а Маша осталась ждать — комком пыли под вентиляцией. У неё теперь были силы, но их стоило поберечь.

Белая лампа горела над столом — утро выдалось сумрачным. От света болели глаза.

— Я больше не могу, — сказала Амина, пряча глаза. — Я не понимаю, что происходит. Я думала, такое бывает только в детских страшилках.

Миф смотрел на неё без интереса: сложенные на столе руки, смятая блузка, неубранные волосы. Женщина-горе. Адвоката она, конечно, не искала, бессмысленно и спрашивать.

— В чём дело?

— В нашей квартире… — Она прерывисто вздохнула, сгорбилась ещё сильнее. — Понимаешь, там что-то есть.

— Объясняй быстрее, у меня всего пятнадцать минут, — раздражённо оборвал её Миф. Пятнадцать минут — и ни минутой больше. А она смеет транжирить их на поэтические вступления.

Она и вправду выглядела так, будто не спала несколько ночей к ряду. Миф удивлялся, как она вообще двигалась и складывала слова в осмысленные предложения.

— Посуда сама собой бьётся. По ночам из ванной слышится жуткий звук, то ли вой, то ли плач. Свечки гаснут. Этой ночью оно напало на Диану и стало её душить. Нам пришлось уйти из квартиры. Просидели всю ночь у соседей. Но это не выход, понимаешь, это не выход. Диану до сих пор трясёт, она спать не может. Я отвела её к Марианне, чтобы не тащить сюда.

— Зеркало тоже не из-за стройки разбилось, да? — процедил сквозь зубы Миф. Он мог бы сказать, что так и знал, но нет. Он всего лишь предчувствовал.

— Это чертовщина какая-то.

— Никакая это не чертовщина. Это сущность, и её можно изгнать. Иди в Центр, напиши заявление, что… — Он осёкся. Провернул её слова в голове — тяжелые, как мельничный ворот. Непохожие на правду. Откуда в его квартире сущность? Это ведь чистый дом, один из самых спокойных районов, там в жизни ничего подобного не было. — Я должен посмотреть на это.

— Как? — плаксиво протянула Амина.

Миф поднялся. Если следователь и правда наблюдал за их разговором, сейчас он должен заинтересоваться. Под удивлённым взглядом жены Миф прошёл к двери, стукнул в неё кулаком.

— Я знаю, где она. Мне нужно попасть в мою квартиру.

Пол на кухне был устелён осколками — Амина не успела или не смогла их убрать. Миф увидел, какими голыми выглядели шкафы без стёкол в дверцах. В квартире стояла тишина. Он вошёл в ванную — услужливо зажглась лампа под потолком. В ванной было чисто и привычно, только вода капала из крана ржавая, грязными потёками изукрашивая раковину.

Тонкая трещина шла по оконному стеклу на кухне. Капитан поскрёб ногтем застывший свечной воск на столе.

— Вы обещали показать тело девушки, — напомнил он бесстрастно.

Миф отвернулся.

— Не тело, её саму.

— То есть вы похитили её и всё время прятали в квартире?

— Да. Нет. Не я. Сами увидите.

Двое оперов разбрелись по квартире, перебрасываясь шуточками о том, как же, должно быть, расстроилась жена Мифа, что перебила всю посуду. Понятые замерли на пороге, суеверно старясь не наступать на осколки зеркала.

Электронные часы остановились и показывали какую-то абракадабру. Миф сел на табуретку, покрутил в пальцах чайную ложку. Следователь стоял за его спиной молчаливым знаком вопроса.

Миф закрыл глаза.

Уставшее сознание плохо подчинялось. Память выдавала совершенно идиотские образы, а ему нужен был всего один, но в самых полных подробностях.

Он помнил её такой: в маскировочных брюках, в топе на тонких бретельках. Когда бретельки падали с плеч, обнажались незагорелые полоски. Волосы были острижены коротко — так удобнее, меньше мороки на полевой практике. Она носила сумку через плечо. Но эту сумку он утопил в болоте.

Ещё — спортивные часы на левой руке. Миф хорошо помнил её такой, какой она была в заброшенной больнице, и очень плохо — какой она была после. Почти не обращал внимания. А сейчас главное было — ничего не забыть. Если из сущности и материализуется просто кукла, пусть эта кукла будет похожа на оригинал. Чтобы в неё поверил следователь.