Проклятая реликвия - [34]

Второй день праздника выдался даже оживленнее первого. Но вся эта суета оставила неприятный вкус во рту брата Роберта Ансельма из аббатства Осни. Высокий худощавый монах с суровым лицом был аскетом до мозга костей. Его темная, поношенная ряса буквально болталась на нем, словно он за последнее время сильно похудел. Собственно, так оно и было, потому что он непрестанно тревожился из-за червя, проникающего в самую душу аббатства, которое служило ему домом более тридцати лет. Шел год 1269 от Рождества Господа нашего, тридцать пятый год правления короля Генриха III. И несмотря на добродетельное помещение королем останков святого Эдуарда Исповедника в золотую раку к вящей славе Божьей, зло в Англии расцветало пышным цветом.

К полудню суматоха на территории аббатства святой Фридесвиды сделалась для Ансельма невыносимой, и вовсе не потому, что соперничающее аббатство привлекло большие толпы, а, следовательно, и больший доход, чем его собственное аббатство августинцев. Это для него почти ничего значило. Сказать по правде, он даже радовался, что теперешний аббат Осни, Ральф Харботтл, был стар и не желал потворствовать неподобающей борьбе за пошлое одобрение толпы — plebis frequentatio. Нет, что его по-настоящему ужасало, так это нечестивая ярмарка: здесь продавали восковые фигурки, сувениры, значки паломников и даже еду прямо у дверей церкви. Разве не сам Господь изгнал менял из храма? И то, что происходило сейчас во дворе аббатства святой Фридесвиды, было насмешкой над Его деяниями. Ему припомнились слова блаженного Августина: «Торговля сама по себе зло, ибо отвращает человека от поисков покоя, который есть Бог».

Бормоча себе под нос, он повернул на Нортгейт-стрит, и, шагая мимо ткачей и продавцов зерна, вышел из ворот, где в городскую стену была встроена тюрьма Бокардо. Какой-то неудачливый негодяй высунул в узкое окно тюрьмы руку, вымаливая еду. Ансельм отвернулся от него. За городскими стенами греховностью пахло еще сильнее, чем в аббатстве святой Фридесвиды. В обветшалых строениях нашли приют sordidissimi vici — бордели с распутными женщинами и воровские притоны на Броукен-Хейз. Роберт Ансельм обрадовался, когда, наконец, все это осталось позади, и торопливо пересек оба моста над быстрыми речками в западной части города, впадавшими в Темзу. Второй, шаткий мост, был без перил, и Ансельм шел по нему осторожно, а потом решительно направился по мощеной дороге в сторону аббатства.

Аббатство Осни было гордостью Оксфорда, а, может, и всей Англии. Даже из городских предместий было видно, как возвышаются над заливными лугами, где оно располагалось, его остроконечные башенки и величавые башни. В холодные, сырые дни вроде этого октябрьского, его строения желтого камня вырастали из пронизывающего тумана, низко висевшего над болотистой землей, пересеченной узкими ручьями, которые впадали в Темзу. За величественными воротами размещались двор и монастырь, лазарет и кельи. Прекрасные покои аббата и каноников были лучшими во всей округе. А на землях аббатства имелись мельница и дубильня, фруктовые сады, беседки, голубятни и рыбные пруды. Но самым ценным в аббатстве была церковь. Предыдущий аббат начал перестраивать ее и все монастырские строения лет двадцать назад. Церковь почти закончили, но остальные строительные работы продолжались. Брату Роберту Ансельму пришлось обойти временное пристанище каменотеса в центре незаконченного монастырского двора, перешагивая через остатки камнерезных работ. На известковую пыль, прилипшую к его рясе, он внимания не обращал. На строительном участке было очень шумно, а он стремился в тихое убежище церкви.

Триста тридцати футов в длину, это была одна из самых больших церквей Англии, с центральной и западной башнями и двадцатью четырьмя алтарями. Но его больше всего привлекал тщательно выделанный узор на плитках, украшавших пол в центре церкви. Двенадцать концентрических кругов разделялись на четыре четверти, представляя четыре Евангелия и четыре этапа мессы. Если присмотреться внимательнее, становилось понятно, что круги на самом деле были единой извилистой дорожкой с семью резкими поворотами в каждой четверти, и дорожка эта вела к центральной розетке с шестью выступами, или лепестками. С семью, если считать самый центр. Этот узор зеркально отражал узор на большом круглом окне-розетке в западной стене церкви аббатства и горизонтально находился на таком же расстоянии от главного входа, как — вертикально — окно над ним. То есть, если взять основание стены за шарнир, яркое и красочное окно идеально легло бы на свое темное отражение на полу. Цифры и симметрия имели огромное значение для брата Роберта, хотя он толком не мог объяснить, почему. А узор на плитках пола был его святая святых, источником созерцательных размышлений.

Это был священный лабиринт, и весь остаток дня, после неприятных ощущений на празднике в Оксфорде, Ансельм искал покоя в извилистой дорожке.

— Стало быть, ты не знаешь, кто этот человек, но считаешь, что его появление в Оксфорде сулит недоброе?

Уильям Фальконер криво усмехнулся, услышав сбивающее с толку сообщение приятеля. Баллок, в свою очередь, поджал губы и уставился на высокого, костлявого мужчину, стоявшего перед ним. Фальконер был ведущим магистром университета и преподавал пестрой компании клириков, составлявших часть студенчества, семь гуманитарных наук.