Прокаженные - [88]
Как же, однако, выяснить? От кого? Сохранились ли записки того времени?
Ведь прошло почти два десятка лет.
Если Лиля хотела знать историю своего рождения и жизни родителей, то Туркеева интересовал редкий, с медицинской точки зрения, случай, который следовало бы изучить со всех сторон.
- Вы, наверное, не обедали? Хотите кушать?
- Хочу, — призналась Лиля, и Туркеев тотчас же распорядился подать обед.
Пока она обедала, Сергей Павлович копался в архиве, отыскивая записи, относящиеся к тысяча девятьсот десятому году и раньше.
После долгих усилий ему удалось наконец извлечь из старого сундука потрепанную тетрадь со списками больных за девятьсот восьмой год. Но документов, относящихся к десятому году, не было. Он принялся перелистывать тетрадь, подходил к окну, всматривался в списки, но имя Лилиной матери отсутствовало. И только в самом конце, на последнем листе, Сергей Павлович наткнулся на эту фамилию. Треть листа оказалась оторванной, граница разрыва прошла по второй от фамилии строчке.
Он прочел: "Федора Векшина. После прижигания ляписом у…". Дальше обрыв.
- Да, были порядочки, — кряхтел Туркеев, раздражаясь. — Что это за "у"?
"Улучшение", «ухудшение»? Или «умерла»? Ляписом прижигали, лекари царя Гороха! И записей как следует не могли сделать. Погиб человек — с плеч долой. Не повезло Лиле.
Он снова брал книги, тетради, пожелтевшие листы, внимательно исследуя их. Но в изобилии попадались только бухгалтерские книги, счета, накладные, инвентарные записи и еще десятки книг, относящихся к хозяйственной жизни лепрозория.
- А о живых людях — ни намека, точно их не было, точно сор, и не в них самое важное, — с ожесточением! бросал он на пол «ресконтро», "личные счета", "главную книгу"…
- Вот он, батюшка-бюрократизм!
И только в самый последний момент, отчаявшись найти документы, Сергей Павлович заметил скомканные бумаги, втиснутые в щель между шкафом и стеной.
Он извлек этот бумажный хлам, принялся разворачивать. Оказалась рисовальная тетрадь. На грязных, изломанных ватманских листах Сергей Павлович увидел нарисованную тушью голую женщину, затем — лешего, под лешим — вид с горы на реку. На здоровом дворе, по-видимому, обитал когда-то художник.
Он хотел уже бросить тетрадь, как заметил между? листами тоненькую, сшитую черными нитками тетрадочку.
"История болезней на больном дворе", — прочел он и усмехнулся.
Безграмотность столь важного в жизни лепрозория документа развеселила его.
На тетрадке значился 1906 год.
Дрожащими руками он принялся перелистывать тетрадочку, почти не веря, что найдет в ней Векшину. 1906 год… Но она могла поступить в лепрозорий и после. Он быстро пробежал списки. Записи произведены не по алфавиту, небрежно. Рядом с «Царевым» стоял "Окапянц".
"Опять небрежность, — подумал Сергей Павлович, — вероятно, Акопянц". И вдруг в глаза бросилось: "Векшина Федор", — писавший напутал и тут — вместо «Федора» написал "Федор".
Бережно сложив тетрадку и сунув ватманские листы на прежнее место, он отправился к себе в кабинет.
Лиля уже пообедала, сидела в ожидании его.
- Вам повезло! — весело крикнул он. — Нашел. Вот, — махнул он тетрадкой. — А сейчас сядем и посмотрим. Матушка ваша поступила в лепрозорий в тысяча девятьсот шестом году. По-вашему, это возможно?
Увидев тетрадку, она так и просияла:
- Да, это наверное, так. Мне говорили, что она четыре года прожила здесь.
- Вы знаете, когда родилась ваша матушка?
- Нет.
- Она родилась, — не отрывая глаз от тетрадки, продолжал Туркеев, — в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, третьего июня по старому стилю.
Лиля молчала, напряженно следя за Туркеевым. Лицо ее побледнело.
- Так, так, — бормотал Туркеев, всматриваясь в записи. — А откуда прибыла — неизвестно, и ничего нет — о причинах. И не назван домик, в котором жила.
А вам интересно, должно быть, знать, в котором бараке проживала ваша матушка?
- Очень интересно, доктор, — тихо отозвалась Лиля.
- Ни профессии, ни социального положения, и о семье ничего… Ну-с, посмотрим дальше… Писал-то, кажется, сильно грамотный человек.
"Применялось ликарство, рикомендованное г. Свирчковым"… Кто такой этот Сверчков и что за ликарство? — неведомо! М-да. "Язвы на ногах, пальцы на правой руке отрезаны, — продолжал он читать, — язвы на пличах и грудях. Лицо чистое. Применяюца банки — отрецатильный ризультат"… Еще бы, — усмехнулся Сергей Павлович, при обнаженных-то язвах банки! — "употрибляеся оlchan ograe". Ишь ты, даже по латыни кумекал и все-таки две ошибки в одном слове.
И таких… таких присылали сюда! Наверное, отчаянной жизни был человек, — опять засмеялся он и машинально принялся бродить глазами по другим фамилиям. — Вот кто лечил вашу маму, — посмотрел Сергей Павлович на нее пристально.
- Кто? — встрепенулась она.
- "Ликарство, рикомендованное г. Свирчковым… отрецатильный ризультат".
— вот кто! — И, отложив тетрадь, Сергей Павлович раздраженно принялся расхаживать по кабинету. — Записано то, что и без всяких записей ясно, — банки и чольмогровое масло, да язвы… И все. Вы удовлетворены? — сверкнул он глазами. — Впрочем, — задумался Сергей Павлович, — попробуем поговорить еще с Феклушкой, может быть, Феклушка что-нибудь добавит. Она-то, наверное, расскажет то, что надо. Однако, батенька, вот что, — заторопился он, — надевайте-ка халат и пойдемте туда, в гости… Феклушка очень обрадуется.
Шилин Георгий Иванович (14/11/1896, г. Георгиевск, ныне Ставропольского края – 27/12/1941, Коми АССР) – прозаик. После окончания городского училища был конторщиком, разносчиком газет. Начал сотрудничать в газете «Терек». Участник первой мировой войны. В годы гражданской войны и в начале 20-х годов был редактором газеты «Красный Терек», «Известия Георгиевского Совета», широко печатался в газетах юга России, в «Известиях» – как поэт, очеркист, фельетонист. В 1928 переехал в Ленинград и перешел на литературную работу.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.