Прокаженные - [55]

"Откуда нам знать? Может, следует, а может, не следует. Кто знает?"

Тогда Туркеев решил собственной властью покончить с приговором. Он взял перо и принялся зачеркивать пункты судебного определения с таким азартом, будто состязался с кем-то в боксе. Он зачеркнул целиком изоляцию, отобрание ружья и с особым ожесточением замазал фразу — "заключение на два месяца в холодной". В углу приговора он надписал:

"Утверждаю пункт приговора о принудительных работах, причем срок их не должен превышать трех месяцев в общей сложности, и то только в летнее время и если это позволит состояние здоровья. Ружье оставить при Минине. Все остальные пункты отменить".

Он поднял свою бороду и улыбнулся.

В тот же день лепрозорий узнал о распоряжении доктора Туркеева. Больные встретили его добродушно. По крайней мере, никто не опротестовал воли директора. Даже сами судьи молчали. Они, казалось, были удовлетворены таким исходом дела.

19. Джиованни Гольдони

Месяца через три после того, как доктор Туркеев отменил приговор, вынесенный Минину судом прокаженных, в лепрозорий прибыл новый человек.

Он сгрузил с извозчика чемоданы и корзины, аккуратно сложил их у входа в канцелярию, расплатился и прошел в кабинет Туркеева. Кабинет был ярко освещен лучами весеннего солнца, лившимися в широкое окно и гревшими докторскую спину.

Туркеев поднял глаза на вошедшего и увидел широкое, мягкое кепи, бритое лицо и непромокаемое пальто. Он отложил в сторону медицинский журнал, в котором напечатана была его статья, и хотел привстать, но раздумал и, откинувшись на спинку кресла, пригласил сесть. Человек подошел к столу, снял кепи и поклонился. Доктор уловил тонкий запах духов.

Вошедший спросил:

- Я имею честь разговаривать с директором лепрозория? Вы — доктор Сергей Павлович Туркеев?

- Садитесь, батенька, я — Туркеев.

Он с еще большим любопытством взглянул на человека, ибо в произнесенной фразе Туркеев уловил нерусский акцент.

Человек вынул из кармана бумажник, порылся в нем и, отыскав нужную бумажку, подал ее Туркееву. Тот поправил очки и близко поднес к ним бумажку, на которой значилась подпись заведующего здравотделом. Это было предписание.

Оно уведомляло доктора Туркеева о том, что в помощь ему назначается врач Джиованни Гольдони, который в то же время является его заместителем.

Туркеев положил бумажку на стол и поднялся. Он не ожидал такого назначения. Он никогда не жаловался на тяжесть работы и вообще не просил заместителя. Впрочем, это решает здравотдел! Там виднее. Значит, так надо.

Он не возражает.

- Ну что ж, милости просим, — сказал Туркеев, — будем работать. Наши больные — хороший народ… Для хорошего врача работы здесь — непочатый край… Будем работать… Я рад…

Гольдони улыбнулся и, слушая доктора Туркеева, не мог не видеть, как тот часто хватался за очки, как снимал их без всякой нужды, снова надевал, вертел предписание и с любопытством и недоумением посматривал на него.

- Они хорошо сделали, назначив вас, — говорил Туркеев, — но почему не предупредили? Так сразу… Даже квартиры мы не сможем сейчас приготовить.

- О, — перебил его Гольдони, — квартира, доктор, беспокоит меня меньше всего. Это не так важно, я могу ночевать даже здесь, в этом кабинете.

- Ну, зачем же в кабинете? Как-нибудь устроимся. Я прикажу Гольдони объяснил: вина в такой поспешности — не здравотдела, а его самого. В город он прибыл из Москвы и выехал сюда тотчас же, как только выполнены были формальности, поэтому для уведомления Туркеева не было времени.

В тот же день Гольдони был устроен в одной из комнат дома, в котором помещались Туркеев и Пыхачев. Он остался доволен комнатой и выразил Пыхачеву благодарность за заботы. Весьма вежливо и пространно отблагодарил он также и доктора Туркеева, который почувствовал некоторое стеснение от чрезмерной вежливости своего заместителя.

Впрочем, Гольдони казался сущим джентльменом.

Об этом говорили его мягкие манеры, исключительная предупредительность и, наконец, его безукоризненно сшитый костюм, шелковый галстук, модные ботинки и духи, столь непривычные в этом степном поселке.

"Может быть, все это и надо? — размышлял Туркеев. — Живем здесь, как медведи в берлоге, жизни не замечаем…"

Но о манерах Гольдони Туркеев размышлял недолго. Оставшись один в своем кабинете, он задумался над неожиданным назначением. Для чего, собственно, заместитель? Седьмой год он работает самостоятельно, управляется с делами, не жаловался на обременительность работы, и вот… Какие причины? Непорядки?

И вдруг вспомнил: конечно, непорядки были. Два убийства подряд — это что такое? Порядки? А отмененный приговор — тоже порядок? Там ведь все учитывают, все берут на заметку. Потом — этот Ахмед, — тоже, наверное, не понравился. Что ж, я не возражаю. Он молод, он, вероятно, лучше будет работать. Пускай работает. Я поеду в город. Семь лет… Конечно, они правы…

В тот вечер доктор Туркеев не в состоянии был сосредоточиться на статье медицинского журнала и ушел спать, не одолев ни одной страницы.

Как выяснилось впоследствии, здравотдел вовсе не думал подготовлять доктору Туркееву смену и тем более снимать его. Просто приехал врач, желающий работать в лепрозории, вот и послали его заместителем к Туркееву.