Прокаженные - [114]

- Это все равно. Если захочу — все до одного придут, но хватит и этих… Одним словом, больной двор желает, — нарочито громко продолжал он, чтобы слышали все, — желает смещения Земсковой с должности в пекарне…

- Вот это верно! — послышался неуверенный голос Земскова.

- Даже муж, и тот требует, — повысил голос Рогачев, — а если вы ее не переведете, мы отказываемся от хлеба, — делайте как хотите, а есть его не будем. Правильно я говорю? — повернулся он к толпе.

- Правильно! — раздалось два-три голоса.

- Мы требуем это потому, что она нисколько не чище всех нас, — пояснил Рогачев, снова повернувшись к Лещенко.

- Что ты глупости болтаешь! — вдруг обозлился Лещенко — Как ты, Рогачев, осмеливаешься говорить об этом!

- И осмеливаюсь — заносчиво прокричал он. — А вот как у вас осмеливаются, — и его глаза блеснули, — поступать по-разбойничьи с беззащитными женщинами! Пришли, связали человека, отняли у материнской груди ребенка, украли из кроватки голенького и так вынесли на двор, в стужу… Да ведь за это под суд отдавать надо!

- Он правду говорит, — выступил Никита Косой, — что правда, то правда. Вон посмотрите, — махнул он в сторону Кати рукой, — посмотрите на нее — сама не в себе!

- Хватит, братцы! Айда в клуб! Там и поговорим как надо, — заговорил Гришка Колдунов.

- В клуб! — послышался еще один голос.

- Если вы собираетесь обсуждать такие вопросы, то никакого собрания я не допущу, — начиная уже нервничать и задыхаться от волнения, воскликнул Лещенко. — Я вам советую сию же минуту разойтись по домам и успокоиться.

- А мы не желаем, — едва слышно заявил Земсков, все еще стоявший позади всех.

- И что это за правила такая! — крикнул Тимошка Сизов. — Ежели мы прокаженные, то нам, значит, нельзя и детей родить, значит, мы без закона?

- Я еще раз требую разойтись, — уже не слушая никого, сказал Лещенко.

- А мы требуем общего собрания, — вызывающе посмотрел на него Рогачев.

Лещенко ничего не ответил, повернулся и пошел к здоровому двору.

Тотчас же толпа утихла, но потом снова заволновалась.

- Ага, боятся… Виноваты — и боятся! — крикнул Рогачев угрожающе.

- Ясно, боятся, — поддержал его чей-то голос. — Ежели были бы правы — не убегали бы. Они думают, будто на них и управы нет, будто с нами можно как со зверьем! Шалишь! И для нас законы есть, — неслось ему вслед.

И вот Лещенко неожиданно увидел, как шагах в пяти впереди него упал булыжник, брошенный кем-то из толпы, кем — так и не удалось установить ни тогда, ни позднее.

Лещенко остановился, обернулся. Толпа по-прежнему кричала, волновалась.

Рогачев размахивал руками, доказывая что-то ожесточенно и крикливо. Лещенко махнул рукой и пошел дальше.

15. Новости из Москвы

Несколько дней подряд на больном дворе, едва только начиналось утро, Рогачев собирал компанию в составе Косого, Сизова, Колдунова и принимался митинговать. Около них вертелся с сочувственным лицом и Земсков. Он тоже беспокоился, тоже чего-то хотел добиться, спеша изо всех сил за Рогачевым.

Они собирались под навесом барака, где жила Катя, и весь день высказывали свои неодобрения административному персоналу, спорили, волновались, пытались даже приходить на здоровый двор, а один раз собрали нечто вроде общего собрания в клубе. Женщины почти не участвовали в склоке. Мужчины же в огромном большинстве смотрели на рогачевское беспокойство как на потеху скуки ради, остальные оставались совершенно равнодушными ко всему — не до того было.

Выдержав характер и отказавшись уволить Ольгу, которая по-прежнему пекла хлеб, административный персонал пытался все же успокоить больных.

Чего они добивались — толком нельзя было понять, да и сами буяны едва ли имели представление о целях склоки. Лишь один Рогачев знал, чего хотел.

Сквозь его возвышенное высказывание о «несправедливости» (он все время напирал на «расправу» с Феденькой) сквозило одно: во что бы то ни стало «согнать» со здорового двора и вернуть на больной Земскову. В этом ему усердно помогал Ефим, правда, недостаточно внятно, но довольно хлопотливо и искренне.

Происшествие на больном дворе нервировало здоровое население. Лещенко не знал, что делать, и с нетерпением ожидал приезда Сергея Павловича.

Каждый новый день Рогачев проявлял себя по-новому. То он провозглашал, что больные нужны врачам лишь "для опытов", а не для подлинного лечения, поэтому, дескать, и выстроены все лепрозории. То он разносил слухи, будто врачи сознательно не хотят излечивать прокаженных, дабы не лишиться хорошего заработка. "Закрой лепрозорий, они от голода подохнут!" Говорил он еще, что проказа вовсе не заразна и врачи отлично это знают, а придумали заразность опять-таки ради весьма понятных побуждений — "набить себе цену". Некоторые его поддерживали, но большинство больных держало себя спокойно и посещало амбулаторию по-прежнему. Четыре последних дня Вера Максимовна оставалась безвыходно на здоровом дворе. К тому же у нее были заботы — кролики, собственная болезнь.

Оставаясь наедине с собой, она подходила к зеркалу, долго рассматривала лицо — нет ли каких подозрительных признаков? Но лицо оставалось чистым.

Вскрывшиеся было три пятна — на плече, груди и бедре — стали засыхать, кожа приобрела нормальный цвет.