Прокаженные - [48]

Знавшие меня друзья и родственники К. Микеладзе дали ей телефон Меера и уверили, что я сумею ей помочь.

И вот мы наедине, хозяев нет, и она дает волю сдерживаемым до сих пор слезам. Домработница услышала плач, приоткрыла дверь и с недоумением спросила меня, что случилось. "В Тбилиси умерла ее горячо любимая двоюродная бабушка", – сказала я. Домработница изобразила на своем лице не то сочувствие, не то удивление и тихо прикрыла за собой дверь.

К. Микеладзе была беспомощна, как ребенок. Она плохо ориентировалась в городе, и при этом смертельно боялась метро. Мне пришлось сопровождать ее повсюду.

Ведение дела ее мужа мы поручили одному из известных и допущенных к политическим делам адвокатов – М. Берлину. Поскольку делопроизводство во всех военных трибуналах республик, и в том числе Грузии, ведется на русском языке, кассационные дела в Военной коллегии Верховного суда СССР рассматриваются довольно быстро. Уже через несколько недель определением Военной коллегии Верховного суда СССР смертный приговор Ш. Микеладзе был заменен десятью годами лишения свободы в лагерях. Беспредельно счастливая К. Микеладзе вернулась в Тбилиси.

Впоследствии брат К. Микеладзе, адвокат Д. Лорд-кипанидзе, рассказал мне, что накануне этапирования мужа она получила разрешение на передачу теплых вещей и свидание с ним. Вернувшись после свидания домой, обрадованная тем, что "хорошо собрала мужа в дорогу", она впервые за много месяцев после ареста мужа села за стол в кругу близких родственников, приглашенных по этому "счастливому" случаю, и вдруг упала на пол и почти мгновенно умерла от разрыва сердца. Она умерла счастливой, так как не дожила до трагической гибели мужа: через год, во время войны, его расстреляли при эвакуации лагеря, в котором он содержался, и где было расстреляно множество политических заключенных.

Потянулись месяцы. Я все кружусь и кружусь в заколдованном кругу. Начав с самой низшей ступени, я с упорством, как одержимая, рвусь все выше и выше. Добираюсь почти до самых высоких инстанций Военной и Союзной прокуратуры. Наконец слышу окрыляющие слова: "Проверим, изучим, и, если подтвердится правильность ваших требований, дело будет пересмотрено".

Наступают дни ожидания. Потом из разных мест приходят ответы – до того одинаковые, словно они написаны под копирку. "Ваш брат осужден и сослан правильно. Оснований для пересмотра дела нет".

И я начинаю новый круг.

Хаим дома. Отец в Сибири. Времена переменились. Теперь тон моих жалоб становится все более смелым. Я уже не прошу, я требую. Брауде не одобряет моих жалоб, он вообще считает мои действия опасными. Но меня это не волнует.

В Москве теперь много грузин, занимающих высокие посты. В основном это "люди Берия", его соплеменники – мегрелы. Но среди них есть и такие, до которых я в состоянии добраться. Один из таких – Р. Б. Он устроил мне неофициальную встречу с ответственным работником ГУЛАГа. Тот, из уважения к Р. Б., разговаривал со мной очень по-домашнему и под большим секретом сообщил, что Герцель сослан в Норильский край.

Когда Берия перевели в Москву, он, среди прочих своих людей, которые были его глазом и ухом в МГБ других республик, взял также своего близкого друга, философа Петрэ Шария, который до того возглавлял в Грузии идеологический фронт.

В начале 30-х годов на Тбилисском горизонте возникли вернувшиеся из Москвы после окончания Института красной профессуры В. Вашакмадзе и Петрэ Шария. Как ураган, они вторглись во все сферы культуры и начали беспощадно громить все "буржуазное наследие" с марксистских позиций. Доведенный до отчаяния грубым диктатом В. Вашакмадзе, которого он брезгливо называл Ишакмадзе, гениальный режиссер К. Марджанишвили даже угрожал самоубийством. В 1937 году Вашакмадзе был расстрелян, а близкий друг Берия – Петрэ Шария стал полновластным диктатором в сфере науки, литературы и искусства.

Никто в Грузии толком не знал, какой именно официальный пост занимал П. Шария в Москве. Но все почему-то считали его правой рукой Берия. И Шария, неприметный для москвичей, для грузин был сильным и могущественным соратником Берия. Самый облик его – философа, человека науки, любителя искусства и литературы, создавал у людей иллюзию надежды. Да и несколько случаев освобождения известных грузинских академиков, совпавших с временем возвеличения Шария, люди склонны были объяснять его благотворным влиянием на Берия.

Шария очень близко знал Герцеля, и потому я уверяла себя, что если только мне удастся достучаться до него, Шария не останется равнодушным к его судьбе.

Друзья из Тбилиси под большим секретом дали мне его домашний адрес, а также номера телефонов – служебный и домашний. Вначале я долго пыталась дозвониться. Ни на минуту не отрываясь от аппарата, в течение трех суток я слышала только короткие гудки. Только тогда, когда один вид телефонного аппарата стал вызывать у меня дрожь, я перестала звонить.

Потом я послала П. Шария длинное письмо по домашнему адресу.

Я ждала дни, недели. Ответа не было.

Потом я послала ему телеграмму на дом.

И снова без ответа…

Наступил 1941 год. В промежутках между хлопотами иногда на 1-2 дня вырываюсь домой в Ленинград. Муж всячески поддерживает меня и помогает, чем только может.