Прокаженная - [158]

— Услуги больницы тоже оплачиваются из вашей кассы? — спросил Чвилецкий.

— Все благотворительные организации для работающих у меня — бесплатные. Я могу себе это позволить. Местный врач и фельдшеры тоже получают плату от меня.

— Вы просто разбаловали своих людей, — гневно вмешался Мортенский. — Никто не последует вашему примеру!

— Разбаловал? Я забочусь о них, но держу в строгих рамках. Слуги и работники — это пружина, с помощью которой я привожу в действие механизмы извлечения доходов, и эту пружину надлежит хорошо смазывать.

— Словом, одни инициативы! Одни новшества! — прошипел старый граф. — В толк не возьму, откуда в вас столько демократизма и филантропии — уж от предков вы их унаследовать никак не могли…

— Вы неправы. Кое-что я и в самом деле унаследовал от матери. Вы ее хорошо знали. Она всегда питала симпатию к простому народу и желала им добра. И мой дедушка — большой гуманист.

— Но вы превзошли всех! Я понимаю, последние события, касающиеся вас лично, еще больше укрепили ваши убеждения. Вы дезертируете с командного пункта нашей аристократии.

— Нет, я просто перешел с командного в шеренгу стрелков, — засмеялся Вальдемар чуточку нервно, предчувствуя, что еще скажет граф.

— Простите! Вы именно дезертируете, переходите к демократам. И я знаю, что тому виной!

В его холодном голосе прозвучало явное злорадство.

Вальдемар вздрогнул, глаза его вспыхнули. Одновременно на лице его появилась скука.

— Пан граф, — сказал он, стараясь остаться спокойным. — Даже если бы «лично касающиеся меня последние события» и оказали какое-то влияние — влиянию этому не более полугода, — а ведь все свои усовершенствования я провожу в жизнь в течение десяти последних лет. И никогда не скрывал ни своих идей, ни убеждений.

Чвилецкий вдруг выпрямился и заговорил неспешно, однако с небывалым оживлением на лице:

— Пан граф, тут я вынужден встать на защиту майората. Действительно, мы давно знали его убеждения, они открылись нам не сегодня. Он давно отстаивает свои идеи и делом, и пером. Мы все читаем его статьи, поднимающие массу интересных вопросов. Я имею в виду статьи под заголовками: «Что мы сделали для страны?», «Осуществляем ли мы свою миссию?» — и другие, смело написанные, принесшие автору заслуженную популярность.

Вальдемар поблагодарил его, склонив голову, и продолжал:

— Граф, вы задеваете особ, которые совсем не принадлежат к «столпам демократии», а посему просто не способны оказывать на меня то влияние, которые, вы им приписываете. Мои убеждения… Они со мной с юношеских времен, их развили университеты и собственные мои размышления. И путешествия! Узнав вблизи порядки в чужих странах, я устыдился нашей отсталости и начал действовать. Результат вы видите в моих поместьях, но мне этого мало, и я желал бы распространить свой опыт на всю страну.

— И добиться славы вождя! — тихо засмеялся Мортенский.

Вальдемар пожал плечами:

— Граф, эти словам не делают вам чести. Я стремлюсь не к диктатуре, а к исполнению моих идей; мои личные побуждения ничто в сравнении с нуждами общества. Мне очень жаль, что в вас, граф, я не нашел союзника. Но я не отступлю, и тех, кто верит мне, не подведу. Простите, если я был чрезмерно откровенным. Я обязан был защитить свои взгляды и убеждения. И уверен, что если вы обдумаете мои слова позже, когда… будете уже в одиночестве, — он значительно глянул на Чвилецкого, а тот притворился, будто ничего не понял, — вы увидите все в совершенно ином свете. Я очень желал бы видеть в вас не врага, а друга.

Чвилецкий торопливо протянул руку майорату:

— Что до меня, я полностью с вами согласен. Обещаю, что буду сотрудничать с вами в деле просвещения народа не из амбиций, а по внутренней потребности. Но правление я отдаю в ваши руки, тут я не компетентен — быть может, мои дамы справятся лучше? Я готов участвовать и в работе ваших кружков, если нужен вам в этом качестве.

Вальдемар пожал ему руку:

— Спасибо за добрые намерения. — Он позвонил: — Анджей, все готово? Господа, прошу к столу!

За обедом разговаривали о вещах малозначимых. Граф Мортенский выглядев подавленным.

Когда часом позже ландо, в котором сидели оба графа, выезжало из ворот, Вальдемар, смотревший из окна ему вслед, пробормотал: «Козни Барского. Упрямый враг!»

XXVI

Исчезли последние пятна снега.

Природа готовилась приветствовать весну.

Весь мир воспрянул!

Тихие ветры пролетали над полями, межами и дорогами. Шумели могучие голоса природы. Грохот трескавшегося льда, треск ломавшихся льдин звучал, как подземный гром.

Победили вздувшиеся воды.

Как кипящая в глубине лава взрывает вулкан, так и они, пенясь, взломали твердый панцирь, разлились по нему и дробили своей тяжестью. Стоны уцелевших льдин заглушал мощный рык разнузданных волн. Громко журча, струились кипевшие водоворотами ручьи, с полей устремились потоки. Извиваясь, изнуренные, мутные, они впадали в реки и озера. Реки вздулись. Быстрые ручьи несли на волнах тину, обломки веток и сухую прошлогоднюю траву.

Жизнь заструилась по жилам земли, вновь наливавшейся жаром.

Пришли теплые вечера. Засверкали обильные росы.

Земля трепетала от страсти, могучее ее дыхание вырывалось из недр белыми туманами, до восхода солнца стоявшими на полях, колыхавшимися над лугами, овевавшими леса потоками белой пены.