Произведения 1857-1863 гг - [155]

Используя гегелевское определение романа, можно сказать, что в «Семейном счастии» отсутствуют «богатство и многообразие интересов, состояний, характеров, жизненных отношений, широкий фон целостного мира».[81]

Герои толстовского романа замкнуты в интимных личных переживаниях и никак не связаны с широким целостным миром национальной жизни. Такое изображение действительности противоречило стремлению писателя к эпическому искусству.

В своем творчестве Толстой совмещал различные тенденции, из которых одни преодолевались, а другие росли и укреплялись. Так почти одновременно с «Альбертом» писатель создает рассказ «Три смерти», утверждающий идеал простой, естественной жизни человека и природы, в которой «есть счастье и красота, гармония со всем миром».

Отношение человека к смерти было для писателя важным критерием его оценки. По тому, как человек принимает смерть, Толстой составлял окончательное и самое незыблемое представление о его достоинстве. «Она совершила, — пишет он в «Детстве» о крепостной няне, — лучшее и величайшее дело в этой жизни — умерла без сожаления и страха».

«Три смерти» — своеобразный триптих о смерти барыни, ямщика и дерева. На первый взгляд смерти почти не связаны. «Связь… сделана», пользуясь высказыванием Толстого об «Анне Карениной», «не на фабуле и не на отношениях (знакомстве) лиц, а на внутренней связи» (т. 62, с. 377).

В письме к А. А. Толстой автор дал развернутую интерпретацию своего произведения: «Моя мысль была: три существа умерли — барыня, мужик и дерево. — Барыня жалка и гадка, потому что лгала всю жизнь и лжет перед смертью. Христианство, как она его понимает, не решает для нее вопроса жизни и смерти. Зачем умирать, когда хочется жить? В обещания будущие христианства она верит воображением и умом, а все существо ее становится на дыбы, и другого успокоенья (кроме ложнохристианского) нету, — а место занято. — Она гадка и жалка. Мужик умирает спокойно, именно потому, что он не христианин. Его религия другая, хотя он по обычаю и исполнял христианские обряды; его религия — природа, с которой он жил. Он сам рубил деревья, сеял рожь и косил ее, убивал баранов, и рожались у него бараны, и дети рожались, и старики умирали, и он знает твердо этот закон, от которого он никогда не отворачивался, как барыня, и прямо, просто смотрел ему в глаза…Дерево умирает спокойно, честно и красиво. Красиво — потому что не лжет, не ломается, не боится, не жалеет» (т. 60, с. 265–266).

В толстовском рассказе очевидны симпатии автора к простому народу и несомненно утверждение нравственного превосходства мужика над барыней, проверенное суровым и безошибочным для писателя критерием — испытанием смертью. Но все же высшее выражение истины для Толстого — смерть дерева — особенность многозначительная, проясняющая истоки мировоззрения и поэтики писателя и в последующие периоды его творчества.

Дереву отдается предпочтение, потому что оно «не лжет, не ломается, не боится, не жалеет». Но этим достоинством оно владеет, потому что не сознает. «Une brute [животное], вы говорите, — продолжает Толстой в том же письме, отвечая, очевидно, на возражение своего адресата, — да чем же дурно une brute? Une bruto есть счастье и красота, гармония со всем миром, а не такой разлад, как у барыни» (там же). В этой оценке — предпосылка исключительного значения, которое Толстой придает всему стихийному, бессознательному, природному.

* * *

В начале 60-х годов после короткого перерыва Толстой вновь обращается к литературе и завершает повесть «Казаки», пишет «Поликушку», произведение из народной жизни «Тихон и Маланья», так и оставшееся неоконченным, а также «Отрывки рассказов из деревенской жизни» и начинает работу над романом «Декабристы».

Уже простое перечисление произведений, созданных в эти годы, показывает, что, преодолев попытки уйти от своего времени, приняв гегелевскую идею разумности всего действительного («Люцерн»), замкнуться в сфере идей искусства для искусства («Альберт») или в узком мирке интимных чувств («Семейное счастие»), Толстой в своем последующем творчестве обращается к проблеме — народ и история.

Слияние этих тем — изображение исторических судеб народа воплотилось в жанре романа-эпопеи «Война и мир». Но устремленность к широкому охвату действительности проявилась уже в «Поликушке» и особенно в «Казаках», которые предваряют великое произведение. И не столько потому, что они хронологически предшествуют «Войне и миру», сколько потому, что в них наблюдается зарождающееся эпическое начало. Тургенев, очень внимательный и вдумчивый читатель, тонко отметил важную особенность «Поликушки». «Прочел я после Вашего отъезда «Поликушку» Толстого, — писал он Фету, — и удивился сило этого крупного таланта. Только материалу уж больно много потрачено…»[82]

Избыток материала, явно не умещающегося в жесткий сюжетный каркас, — отличительная черта «Поликушки» и «Казаков».

Хотя в «Поликушке» истории героя, чьим именем названа повесть, и посвящены наиболее драматичные и запоминающиеся страницы, но в повести немало сцен и эпизодов, не имеющих прямого отношения к трагической судьбе Поликея. Это подробно описанная сходка с многочисленными типами деревенских ораторов, это эпизод покупки Дутловым рекрута и многое другое.