Произведение в алом - [197]
И невозможное - почти невозможное - тем не менее случилось: как-то утром я обнаружил секатор на своем письменном столе! Ошеломленный, я в первое мгновение подумал, что схожу с ума, что мне уже мерещатся несуществующие вещи. Протер глаза - «утопленник» по-прежнему лежал на столе... А может, вся эта история с выпавшими из окна садовыми ножницами мне просто приснилась?
Я бросился на кухню и, увидев там одну из служанок, срывающимся от волнения голосом спросил:
- Это вы положили ножницы на мой письменный стол?
- Да, пан.
- Когда?
- Да вроде как вчера вечером, пан, вас еще дома не было...
- И где же вы их нашли?
- Я тута ни при чем, пан, их мальчишка этот принес, Ян... Ну, подручный, стало быть, мельника нашего... А с чего уж он решил, что они ваши, про то не знаю.
- Да, но как ему удалось достать их с такой глубины? Неужели он рыбу там ловил?.. - Невольно мне вспомнилась злосчастная судьба Поликрата. - Но разве с плотины можно что-нибудь поймать?
- Да нет же, какая там рыба?! Ведь протока-то со вчера как обмелела, в ей теперь ни капли воды, - принялась обстоятельно
объяснять служанка. - А все мельник - пришел да и закрыл затвор плотины, потому как мельничное колесо, будь оно неладно, сломалось, а его, колесо-то это, иначе никак не можно ремотировать. Видать, Ян и нашел их на дне... Ну, ножницы эти... Я, пан, допытаюсь у его, когда явится... Они ведь аккурат сейчас опять затвор открывают...
Тут только я заметил, что в доме царит какая-то непривычная тишина, - выглянул из окна, и взору моему представилось грустное зрелище: вместо шумного и бурного потока по обмелевшему руслу, усеянному бутылочными осколками и ржавыми консервными банками, змеился тоненький немощный ручеек.
Потрясенный этим почти невероятным стечением обстоятельств, я на несколько минут утратил дар речи и в тот же день под впечатлением случившегося рассказал всем своим знакомым о странном происшествии. Они же смеялись мне в лицо, нисколько не сомневаясь, что я блефую. Однако мне в тот вечер было не до шуток, ибо и тогда и сейчас все, имеющее хоть какое-нибудь отношение к истинному оккультизму, окружено в моих глазах почти священным ореолом, так что я и мысли не мог допустить, чтобы, подобно скудоумным мещанам, зубоскалить по поводу тех таинственных феноменов, которые должны были бы вызывать у них мистический трепет.
Трость, пенковый мундштук, старинные садовые ножницы - все это вещи, могли бы возразить мне, из-за потери которых никто не будет поднимать шум, и если эта пресловутая тибетская магия способствует возвращению лишь старого, никому не нужного хлама, то... Ну что же, тот, у кого язык повернется сказать это - а такие нашлись, - не сумеет оценить всю грандиозность случившегося!
Ибо на этих трех, кажущихся такими пустяковыми, происшествиях покоится величественный философский храм, взметнувший свои готические шпили до самого неба!
Никакая другая, произвольно выбранная геометрическая фигура, перенесенная в сон с помощью самовнушения, не давала ровным счетом никаких результатов - в этом я убедился на собственном опыте, в ходе многочисленных экспериментов. В конце
концов я пришел к выводу, что странные эти феномены с возвращением потерянных предметов являлись результатом некой неведомой связи, своего рода таинственного резонанса, происходящего между бессознательным магическим импульсом человека и янтрой. Но какие факторы приводили в действие сей метафизический механизм?
Мне кажется, в случае с мундштуком возникла некая причинно-следственная цепь, неизбежным результатом которой явилось то, что я и кельнер были магнетически притянуты друг к другу подсознательным настроем одного из нас, а может быть, обоих... Однако какими посю- или потусторонними связями объяснить тогда феномен чудесным образом вернувшихся ножниц? Кто сломал мельничное колесо? А ведь не случись эта поломка, и ножницы так и остались бы лежать на дне протоки! Во всяком случае, я не представляю, благодаря какому еще стечению обстоятельств они могли бы ко мне вернуться. Может быть, это я повредил колесо? Неким бессознательным магическим действом? Вряд ли! Можно было бы, конечно, сказать, что колесо сломалось само по себе и янтра тут ни при чем. Очевидно, в нем уже давно имелась трещинка, которая день ото дня становилась все больше и больше, пока...
Думаю, дело было так: садовые ножницы я уронил не «случайно», а потому, что должен был это сделать!.. Да, да, должен, принужденный тем темным внутренним «знанием», которое провидело, что я, в надежде вернуть потерянные ножницы, прибегну к помощи чудодейственной янтры - да, но это всеведущее «знание» с тем же успехом могло провидеть, что ножницы так или иначе найдутся, так как вода в протоке будет перекрыта из-за неизбежной поломки мельничного колеса...
Впрочем, могло быть и такое: ведь мне самому - не важно, действовал я по своей воле или же нет! - никогда бы не пришло в голову превращать потерю ножниц в исходный пункт для магического эксперимента с янтрой, если бы их возвращение не казалось чем-то совершенно невозможным, граничащим с чудом! В общем, вся эта история была чрезвычайно странным и запутанным хитросплетением причин и следствий...
«Голем» – это лучшая книга для тех, кто любит фильм «Сердце Ангела», книги Х.Кортасара и прозу Мураками. Смесь кафкианской грусти, средневекового духа весенних пражских улиц, каббалистических знаков и детектива – все это «Голем». А также это чудовище, созданное из глины средневековым мастером. Во рту у него таинственная пентаграмма, без которой он обращается в кучу земли. Но не дай бог вам повстречать Голема на улице ночной Праги даже пятьсот лет спустя…
В фантастическом романе австрийского писателя Густава Майринка (1868-1932) сочетание метафизических и нравственных проблем образует удивительное и причудливое повествование.
Проза Майринка — эзотерическая, таинственная, герметическая, связанная с оккультным знанием, но еще и сатирическая, гротескная, причудливая. К тому же лаконичная, плотно сбитая, не снисходящая до «красивостей». Именно эти ее особенности призваны отразить новые переводы, представленные в настоящей книге. Действие романа «Вальпургиева ночь», так же как и действие «Голема», происходит в Праге, фантастическом городе, обладающем своей харизмой, своими тайнами и фантазиями. Это роман о мрачных предчувствиях, о «вальпургиевой ночи» внутри каждого из нас, о злых духах, которые рвутся на свободу и грозят кровавыми событиями. Роман «Ангел западного окна» был задуман Майринком как особенная книга, итог всего творчества.
«Ангел западного окна» — самое значительное произведение австрийского писателя-эзотерика Густава Майринка. Автор представляет героев бессмертными: они живут и действуют в Шекспировскую эпоху, в потустороннем мире. Роман оказал большое влияние на творчество М. Булгакова.
Произведения известного австрийского писателя Г. Майринка стали одними из первых бестселлеров XX века. Постепенно автор отказался от мистики и начал выстраивать литературный мир исключительно во внутренней реальности (тоже вполне фантастической!) человеческого сознания. Таков его роман «Белый Доминиканец», посвященный странствиям человеческого «я». Пропущенные при OCR места помечены (...) — tomahawk.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман повествует о жизни семьи юноши Николаса Никльби, которая, после потери отца семейства, была вынуждена просить помощи у бесчестного и коварного дяди Ральфа. Последний разбивает семью, отослав Николаса учительствовать в отдаленную сельскую школу-приют для мальчиков, а его сестру Кейт собирается по собственному почину выдать замуж. Возмущенный жестокими порядками и обращением с воспитанниками в школе, юноша сбегает оттуда в компании мальчика-беспризорника. Так начинается противостояние между отважным Николасом и его жестоким дядей Ральфом.
«Посмертные записки Пиквикского клуба» — первый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые выпущенный издательством «Чепмен и Холл» в 1836 — 1837 годах. Вместо того чтобы по предложению издателя Уильяма Холла писать сопроводительный текст к серии картинок художника-иллюстратора Роберта Сеймура, Диккенс создал роман о клубе путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу». Такой замысел позволил писателю изобразить в своем произведении нравы старой Англии и многообразие (темпераментов) в традиции Бена Джонсона. Образ мистера Пиквика, обаятельного нелепого чудака, давно приобрел литературное бессмертие наравне с Дон Кихотом, Тартюфом и Хлестаковым.
Один из трех самых знаменитых (наряду с воспоминаниями госпожи де Сталь и герцогини Абрантес) женских мемуаров о Наполеоне принадлежит перу фрейлины императрицы Жозефины. Мемуары госпожи Ремюза вышли в свет в конце семидесятых годов XIX века. Они сразу возбудили сильный интерес и выдержали целый ряд изданий. Этот интерес объясняется как незаурядным талантом автора, так и эпохой, которая изображается в мемуарах. Госпожа Ремюза была придворной дамой при дворе Жозефины, и мемуары посвящены периоду с 1802-го до 1808 года, т. е.
«Замок Альберта, или Движущийся скелет» — одно из самых популярных в свое время произведений английской готики, насыщенное мрачными замками, монастырями, роковыми страстями, убийствами и даже нотками черного юмора. Русский перевод «Замка Альберта» переиздается нами впервые за два с лишним века.
«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.
Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1904 г.
Новый, тщательно прокомментированный и свободный от досадных ошибок предыдущих изданий перевод знаменитого произведения французского писателя Ж. К. Гюисманса (1848–1907). «Без дна» (1891), первая, посвященная сатанизму часть известной трилогии, относится к «декадентскому» периоду в творчестве автора и является, по сути, романом в романе: с одной стороны, это едва ли не единственное в художественной литературе жизнеописание Жиля де Рэ, легендарного сподвижника Жанны д’Арк, после мученической смерти Орлеанской Девы предавшегося служению дьяволу, с другой — история некоего парижского литератора, который, разочаровавшись в пресловутых духовных ценностях европейской цивилизации конца XIX в., обращается к Средневековью и с горечью осознает, какая непреодолимая бездна разделяет эту сложную, противоречивую и тем не менее устремленную к небу эпоху и современный, лишенный каких-либо взлетов и падений, безнадежно «плоский» десакрализированный мир, разъедаемый язвой материализма, с его убогой плебейской верой в технический прогресс и «гуманистические идеалы»…
«Этот собор — компендиум неба и земли; он показывает нам сплоченные ряды небесных жителей: пророков, патриархов, ангелов и святых, освящая их прозрачными телами внутренность храма, воспевая славу Матери и Сыну…» — писал французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) в третьей части своей знаменитой трилогии — романе «Собор» (1898). Книга относится к «католическому» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и две предыдущие ее части: роман «Без дна» (Энигма, 2006) и роман «На пути» (Энигма, 2009)
Вампир… Воскресший из древних легенд и сказаний, он стал поистине одним из знамений XIX в., и кем бы ни был легендарный Носферату, а свой след в истории он оставил: его зловещие стигматы — две маленькие, цвета запекшейся крови точки — нетрудно разглядеть на всех жизненно важных артериях современной цивилизации…Издательство «Энигма» продолжает издание творческого наследия ирландского писателя Брэма Стокера и предлагает вниманию читателей никогда раньше не переводившийся на русский язык роман «Леди в саване» (1909), который весьма парадоксальным, «обманывающим горизонт читательского ожидания» образом развивает тему вампиризма, столь блистательно начатую автором в романе «Дракула» (1897).Пространный научный аппарат книги, наряду со статьями отечественных филологов, исследующих не только фольклорные влияния и литературные источники, вдохновившие Б.
«В начале был ужас» — так, наверное, начиналось бы Священное Писание по Ховарду Филлипсу Лавкрафту (1890–1937). «Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого», — констатировал в эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» один из самых странных писателей XX в., всеми своими произведениями подтверждая эту тезу.В состав сборника вошли признанные шедевры зловещих фантасмагорий Лавкрафта, в которых столь отчетливо и систематично прослеживаются некоторые доктринальные положения Золотой Зари, что у многих авторитетных комментаторов невольно возникала мысль о некой магической трансконтинентальной инспирации американского писателя тайным орденским знанием.