Происшествие - [64]
Когда Кирпичникова ввели в кабинет, Ефросинье Викентьевне показалось, что он ничуть не изменился. Так же надменен, чисто выбрит, в глазах ни тени растерянности. Он сел, холодно взглянув на Ефросинью Викентьевну.
— Пятнадцатого сентября, — начала Кузьмичева, — вы пригласили к себе Машу Постникову. Она вошла в номер в тот момент, когда вы говорили Ворожейкину в присутствии Антипова, что он может купить в Угорье дачу, дав взятку Постникову в размере двухсот рублей, так как он недорого берет… Услышав этот разговор, Маша убежала, потом позвонила вам по телефону, попросила о встрече. Вы пришли… И что здесь у вас произошло с Постниковой?
Кирпичников молчал.
— Так что, Кирпичников?
— Ничего.
— Хорошо, опустим этот момент. Момент убийства… — Она поглядела на Кирпичникова. Он сидел неподвижно, только на виске быстро пульсировала жилка. — Вы выбежали из ворот, бросили на тротуар пакет с шерстью, которую Маша купила для вашей дочери, за углом сели в такси, попросили отвезти вас на Курский вокзал, но по дороге передумали и велели водителю ехать к гостинице «Россия». Расплачиваясь, вы дали ему десять рублей. За что вы убили Машу Постникову?
Кирпичников повернул лицо к Ефросинье Викентьевне, в глазах его была такая злоба, что она даже чуть отшатнулась. И вдруг он всхлипнул, зарыдал, слезы покатились по его лицу.
— Я не хотел, на черта она мне нужна! Но она сразу стала визжать: как вы смеете оскорблять моего папу, я подам на вас в суд за клевету. Я сказал, чтоб она замолчала, а она все визжала, визжала… — Голос его стал совсем тихим, рыдания, однако, продолжали сотрясать его тело. — Я не мог, я не помню, как ударил ее, она упала, глаза закатились… И я все понял… Я не помню, как я шел. Нет! — вдруг снова закричал он. — Я не убивал, я не хотел… Вы не имеете права…
Ефросинья Викентьевна опустила глаза, чтоб не видеть искаженное страхом и злобой лицо Кирпичникова.
ЖЕНЩИНА В ПРОФИЛЬ И АНФАС
ЧАСТНОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ
Секретарь судебного заседания, очень тоненькая девушка с модной копной волос, поднялась из-за своего бокового столика и баском, неожиданным для ее хрупкого тела, сказала:
— Встать, суд идет!
Судьи вышли из совещательной комнаты, гуськом поднялись по ступенькам на помост, сели в кресла с высокими спинками: посередине судья Архипова, немолодая, с уставшим лицом и небрежно заколотыми седеющими волосами; по обе стороны от нее народные заседатели — аккуратненькая, вся тщательно отмытая учительница Туркина и токарь Ходыкин в новом костюме и модном галстуке, с лицом до чрезвычайности добродушным.
Архипова привычно окинула взглядом зал — как всегда на слушании дела о взыскании алиментов, он был почти пуст.
На передней скамье — две женщины. Одну из них Архипова тотчас узнала — истица Кольская. Она смотрела прямо перед собой, и лицо ее было, пожалуй, растерянным. Рядом с ней, вероятно, подруга. Архипова давно заметила, что женщины в таких случаях часто приходят в суд с подругами, а мужчины с приятелями — никогда.
В углу на задней скамье, у самой двери — мужчина в вельветовом костюме. Лицо напряженное, губы презрительно поджаты. Ответчик, определила Архипова.
Чуть поодаль от него сидели три молодых парня, попали они сюда явно случайно, просто убивали время в ожидании своего дела, по которому, скорее всего, их вызывали в качестве свидетелей.
В самом центре зала удобно расположились две старушки, любительницы острых ощущений, которые они находили в судейских баталиях по делам о разводах, разделе имущества и взыскании алиментов. Лица их Архиповой были хорошо знакомы, хотя за двадцать лет работы судьей она так и не смогла понять, что интересного находят они в многочасовых судебных заседаниях, когда один и тот же факт изучается со всех сторон. Лучше б ходили в кино или читали детективы, считала Архипова, там сюжеты развиваются куда стремительнее.
Архипова открыла папку и будничным голосом сказала:
— Слушается дело о взыскании алиментов с гражданина Чугунова в пользу его сына. Истица Кольская, прошу вас встать.
Кольская встала. «Нервничает», — определила Архипова. Подруга Кольской, как бы подбадривая, быстро погладила ладонью ее безвольно опущенную руку.
— У меня ребенок, мальчик, — тихо сказала Кольская. — Вот от него. — Она качнула головой в сторону Чугунова. — Я прошу суд о взыскании алиментов.
— Вашему ребенку еще нет месяца, — мягко заметила учительница Туркина. — Закон запрещает расторгать браки, пока ребенку не минет год. Ваш муж пьет? Почему вы решили взыскать алименты через суд? — Туркина знала, как легко уязвимо самолюбие мужчин, сейчас озлится этот Чугунов на алименты, и все. А так ведь еще и помириться могут, ребенок все-таки. Хотя, если пьет…
— Он мне не муж, — с горечью ответила Кольская. — Собирались расписаться, но он раздумал и только усыновил ребенка.
— Ах так, — растерянно пробормотала Туркина. — Понятно! — А про себя подумала, что тем более не надо торопиться с алиментами. Раз усыновил, значит, первый шаг сделан, а там — терпение и ласка, — глядишь, и женился бы. Впрочем, может быть, он женат? Нет, непохоже, иначе они не сидели бы в разных углах. Все-таки странная ситуация: обычно, бросив женщину, которая ждет от него ребенка, мужчина всячески открещивается от него: не мой, и все тут. А уж если решается на столь серьезный шаг, как официальное признание себя отцом, то чаще поступает так из любви к женщине, с которой по тем или иным причинам не может связать свою судьбу. И такие пары в суде всегда сидят рядышком. Почему же у этой Кольской такая неприязнь к Чугунову? Обида? Туркина внимательно поглядела на истицу: не такая уж молоденькая, чтоб терять голову от любви, — лет тридцать пять, наверное, хотя выглядит недурно и сложена прекрасно.
