Происшествие на хуторе аль-Миниси - [24]

, беседуют или спят, подложив под голову кирпич. Часто говорят они и об Абуль Гите. До хаджи Хабатуллы тоже дошли эти разговоры. Только сам Абуль Гит молчит, ни с кем не делится своей грустью, не признается, что за все это долгое время не посмел обмолвиться с Сабрин ни словом.

Сабрин сначала ни о чем и не догадывалась. Намерения Абуль Гита стали известны от его матери, всем и каждому повторявшей, что, дескать, Самих аль-Миниси, ежели бы вернулся, ни за что не дал бы согласия на этот брак. Он непременно отобрал бы у своего брата хаджи украденную им землю, и тогда все пошло бы по-другому. Однако на Абуль Гита разговоры матери не действовали. Вернется Самих аль-Миниси или нет, он не женится ни на ком, кроме Сабрин.

Однажды росистым утром Абуль Гит шагал за плугом, легко врезавшимся в мягкую черную землю. Сабрин шла следом за ним, бросая в борозду проросшие зерна кукурузы. Вдруг Абуль Гит, потянув за вожжи, остановил впряженных в плуг буйволицу и корову. Перекинул кнут через плечо и, утерев со лба пот, обернулся к Сабрин. Солнечный свет золотил ее длинные черные ресницы — Абуль Гит мог бы поклясться, что длиной они не менее трех феллахских дюймов.

— Сабрин…

Она не отвечала, устремив взгляд в черную влажную борозду.

— Ты, конечно, знаешь, что я…

Она все молчала, сама не зная, хочется ли ей, чтобы он докончил фразу.

— Ты знаешь, зачем я к вам хожу?

Она ответила скороговоркой:

— К другу твоему Занати.

— Нет, клянусь Аллахом и святым Ахмедом ар-Рифаи. Я хожу, потому что… ты знаешь…

Внезапно круто повернулся, промолвил:

— Эх, пошли дальше!

И зашагал по полю.

Как-то вечером — Абуль Гит помнит, что луна была на ущербе, — он стоял перед дверью дома Абд ас-Саттара. Собираясь с духом, чтобы войти, думал о том, что у него больная грудь — даже в больнице лечился, да не долечился. В зимние ночи, особенно под утро, бывают у него приступы. Тогда мать дает ему таблетки. Лишь с восходом солнца боль отпускает.

Вошел в дом, поздоровался, сел.

— Как поживаете?

— Спасибо. Выпей с нами чаю.

Абуль Гит наклонился к Абд ас-Саттару:

— Хочу с тобой поговорить.

— О чем, сынок?

Сабрин вышла из комнаты. Абуль Гит ласково — болезнь всегда делает человека более чутким и внимательным к другим — сказал:

— Садись ближе, Занати. Ты мне как брат.

Сели рядышком на циновку. Наступило долгое молчание. Глаза Абуль Гита с редкими ресницами смотрели сосредоточенно в одну точку. Наконец Абд ас-Саттар не выдержал:

— Так в чем дело, сынок?

— Дело в том… видишь ли, отец Абд ас-Саттар, Занати мне как брат, а Сабрин как сестра. А ты, клянусь Аллахом, мне вместо отца.

На лбу у него выступили капельки пота.

— Правда, сынок, ты нам свой.

Абуль Гит облизал губы, наклонил голову.

— Я хочу породниться с тобой.

Абд ас-Саттар, хоть и ожидал этого уже давно, не смог сдержать удивления:

— Что ты сказал?

— Я говорю… ты знаешь, мой отец Самих аль-Миниси пропал неизвестно куда. Он был большой человек, богатый, владел землей. Потом продал ее. А я, Абуль Гит аль-Миниси, люблю Сабрин и прошу ее руки. Может быть, отец мой вернется когда-нибудь, вынырнет из-под земли или спустится с неба. Грудь у меня больная. Болезнь изнурила меня. Я кашляю по ночам. Но я люблю землю, и луну, и запах полей, люблю слушать, как шелестят посевы под налетевшим ветром…

— Гм, а хаджи Хабатулла? Согласится ли он?

Абуль Гит не знает, что ответить. Радость, владеющая им, тает, растворяется в нахлынувшей внезапно тоске. Наступает молчание, густое, как утренний туман. Абуль Гит медленно произносит:

— Я свободный человек.

— Но ведь земля его.

— Это моя земля, земля моего отца.

Сказав, почувствовал, как сжимается горло. Вошла Ситтухум с чаем. Услышав их разговор, прикрыла рот рукой, собираясь выкрикнуть загруду[36]. Чувствовало мое сердце, доченька. Сердце меня никогда не обманывает. Но Абд ас-Саттар удержал ее строгим взглядом.

— Подумай хорошенько, Абуль Гит. Ведь Сабрин не одна на хуторе. Подумай.

В полдень, когда хаджи Хабатулла сидит обычно в тени перед домом, Абуль Гит отправился к нему.

— Салям алейком, отец хаджи.

Хаджи сидел на плетеном стуле. Абуль Гит присел возле него на землю. Некоторое время оба молчали. Хаджи постукивал по стулу пальцами, принюхивался к запаху земли и думал о том, что она пересохла — не полили вовремя. Абуль Гит откашлялся.

— Я хочу сказать, отец хаджи…

Хаджи недовольно поморщился — не иначе Абуль Гит явился с какой-нибудь просьбой. А может, дознался до чего-нибудь.

— Я говорю, я уже взрослый человек, отец хаджи. Желаю и Сафват-бею скорее вырасти…

Прищурив глаза, хаджи пристально глядел на Абуль Гита. Выкладывай скорее, что там у тебя за душой, сын вертопраха. Много твой отец покуролесил, бегал за каждой юбкой — все искал смысл жизни в утехах да наслаждениях, в страстной любви, чего только не выделывал. Вот и сгинул где-то. Интересно бы знать, до чего он доискался!

— Чего ты хочешь, Абуль Гит?

— Я… я…

Слова застревают в горле.

— Я хочу выполнить половину своего долга перед Аллахом.

Хаджи расхохотался так, что все тело его затряслось.

— Вот оно что. Поздравляю. А кто же невеста?

— Сабрин, дочь Абд ас-Саттара.

Хаджи изумленно поднял брови.