Происшествие на хуторе аль-Миниси - [23]

Самих аль-Миниси любил бывать в Александрии и возвращался оттуда неохотно. Менял костюм на галабею и распевал целыми ночами. Просторы окружающих полей нагоняли на него тоску, особенно по вечерам, и он изливал ее в песнях. Потом началась война. На хутор приехали беженцы из Александрии. Опять эта Александрия! В Дамисне поселилась женщина, белая, красивая, вся увешенная золотом. Завлекла она Самиха своими чарами, околдовала. А однажды, в промежутке между горячими ласками, подсказала ему мысль построить кирпичный завод.

— Почему бы и нет, владычица души моей?!

Продал Самих аль-Миниси часть земли, построил на берегу Нила кирпичный завод, повесил над воротами плакат: «Отразим вероломную тройственную агрессию»[34]. И потерял на этом предприятии все, что в него вложил. А произошло это оттого, что сначала он потерял сердце. Земельный его надел все сокращался. А в один прекрасный день — война к тому времени уже окончилась — Самих аль-Миниси исчез вместе с белокожей красавицей. Весь остаток земли он продал — так, во всяком случае, утверждает хаджи Хабатулла, говоря, что может предъявить подтверждающие это документы. А Самих так с тех пор и не возвращался.

Жену свою, мать Абуль Гита, он никогда не любил, хотя и не обижал. Ни разу в жизни ей не улыбнулся — он просто ее не замечал. А она-то любила его всей душой, всеми порами тела. Прошло уже много лет с его исчезновения. Иногда люди говорили, что видели его на улице в Александрии, что фотография его была напечатана в газете, что голос его слышали по радио. Но сам он не появлялся. Оставил сына своего Абуль Гита в нужде и бедности и не вернулся.

Дядя Абуль Гита хаджи Хабатулла аль-Миниси сдал племяннику участок земли в аренду, как и всем прочим хуторянам.

В это утро Абуль Гит особенно остро ощущал свою обделенность, свою бедность. Все вещи в доме ветхие, старые. Примус, чайник, таз, таблийя — все наводит уныние закопченным, убогим видом.

— Вставай, сынок.

Самих аль-Миниси не вернулся и теперь уже никогда не вернется. Эх, если бы знать, где он!

Абуль Гит поднялся, думая о том, что сегодня необыкновенный день, что сейчас он пойдет к цирюльнику усте Абдо, пострижется, побреется, надушится одеколоном и заплатит за это целых четверть фунта. Первый и последний раз в жизни он заплатит деньгами за бритье. Ведь всегда он расплачивается с устой Абдо натурой.

Мать согрела воды. Абуль Гит становится в медный таз и поливается водой из кружки. Надевает чистое платье, только вчера принесенное от портного из Дамисны. День уже угасает, когда, чисто выбритый и нарядный, он выходит из дома и идет к дому Абд ас-Саттара. На душе у Абуль Гита радостно, легко, но где-то глубоко внутри затаилась горечь.

Однажды холодным зимним вечером Абуль Гит сидел напротив матери возле жаровни с углями, на которых кипел чайник. Снаружи было холодно и сыро, на улицах хутора стояли лужи. Башмаки Абуль Гита, снятые им у порога, все испачканы в глине.

Мать любила поговорить с ним в долгие зимние вечера, рассказывала обо всем и неизменно заключала свои рассказы вздохом сожаления о том, что ушло и никогда не возвратится.

Мать протянула Абуль Гиту стакан с чаем. Он смотрел на нее нерешительно.

— Послушай, мама…

Долго молчал, прежде чем кончить фразу:

— Что ты думаешь о Сабрин?

От неожиданности кровь прилила к щекам матери. На лице ее отразилось изумление.

— Почему Сабрин, Абуль Гит?

Опустив голову, он рисовал на земляном полу обломком спички продольные и поперечные линии.

— Почему, Абуль Гит, почему?

— Потому что…

Он закашлялся тяжело и надрывно. За стеной шумел, налетая порывами, зимний ветер. В соседнем загоне мычала корова. Мужской голос звал домой маленького сына.

— Ох, Абуль Гит, подумай хорошенько. Ведь твой отец из семьи аль-Миниси. Почему же Сабрин?

Абуль Гит ничего не отвечал, но видно было, что решение его твердо. Мать вздыхала: если бы у хаджи Хабатуллы была дочь. Абуль Гит вышел на улицу, быстро зашагал в темноту. Он завтра же пойдет к Абд ас-Саттару свататься. И будь что будет. Если войдешь ты в мой дом, Сабрин, одену тебя в шелковое желтое платье, поднимемся вместе на крышу. Я покажу тебе Утреннюю звезду. Снова на него напал жестокий кашель. Абуль Гит схватился руками за грудь, согнулся в три погибели.

Мало-помалу весь хутор стал замечать, как Абуль Гит обхаживает Абд ас-Саттара, сам заговаривает с Занати, как он появляется на берегу канала в то же время, когда Сабрин приходит туда за водой. Иногда она даже просит помочь ей поставить тяжелый кувшин на плечо. Тепло разливается по телу Абуль Гита при звуках этого мягкого голоса, радость просыпается в его угрюмой душе.

— Изволь, для тебя сделаю что угодно.

Абуль Гит помогает Абд ас-Саттару в поле, одалживает ему буйволицу, осла на дни пахоты, пособляет поливать участок. То видят, как он выходит из дома Абд ас-Саттара с тяжелым плугом в руках, то замечают, что он засиживается в этом доме до полуночи. Но при всем том он никогда не обращается к Сабрин, не заговаривает с ней.

В часы послеполуденного отдыха, растянувшись на земле, в тени домов, под деревьями, крестьяне играют в сигу[35]