Происшествие на хуторе аль-Миниси - [17]

— Мерси.

Он смотрел на нее молча. Она протянула ему бумажку с адресом.

— Меня зовут Ильхам.

Повернулась, скрылась за дверью. Почему-то он почувствовал желание заплакать. Придя домой, сел за письменный стол. «Социализм — это прежде всего…» Он не понимает смысла прочитанного. Не знает, что с ним приключилось. «Книга «Капитал» Карла Маркса считается…» Голова раскалывается. «Меня зовут Ильхам. Мерси». Сафват разворачивает бумажку с адресом. Улица ан-Наби Даниэль, 40. Улица ан-Наби Даниэль, 40. Улица ан-Наби Даниэль, 40. Все же она очень красивая. В деревне он никогда не слышал такого имени. Пожалуй, больше всего ему нравилось имя Сабрин. И сама Сабрин была красивей всех девушек на хуторе. Но она крестьянка, ноги ее исцарапаны, да и умывается она редко. Ильхам совсем другое дело.

Он часто испытывал зависть, встречая на улицах юношу и девушку, идущих вместе, под руку. Он провожал их взглядом, пытаясь проникнуть в тайну их отношений, их чувств. Его поражала их необыкновенная, удивительная смелость. Он сознавал, что в нем самом чего-то недостает. Душа его словно птица с перебитым крылом. Ей больно и тоскливо. Но он подавлял в себе эту боль, эту безграничную тоску.

Меня зовут Ильхам. А я Сафват, Сафват Хабатулла аль-Миниси. Такси! Пожалуйста, на улицу ан-Наби Даниэль. Сколько я вам должен?

— Погоди, Ильхам, я помогу тебе выйти. Не надо сдачи.

Адрес появился в его кармане в позапрошлом году за неделю до экзаменов. Он ясно представлял себе весь ужас провала. Но быстро нашелся.

«Срочно оперировался от аппендицита. Не смог держать экзамены. Прости, отец, положение было угрожающим. В следующий раз. Прости.

Твой сын Сафват».

Однажды в послеполуденный час на сеновале он спросил Сабрин:

— Отчего ты такая красивая?

Женственно прикрыв глаза ресницами, Сабрин ответила:

— Что вы, си Сафват!

— Ты красивей всех на свете.

Вспомнил Ильхам, погрустнел, почувствовал сухость во рту.

— Уж не знаю, чем я вам нравлюсь, си Сафват.

Когда он провалился в прошлом году, ему сказали: нужно учиться, заниматься. Но ведь никто не знает его мечтаний. Никто не знает, о чем он думает в минуты уверенности в себе и в часы отчаяния, какие великие планы строит, какие обещания себе дает. Разве он виноват, что у него ничего не получается!

В первые дни каникул, когда он бродил по дому, томясь бездельем, отец потребовал, чтобы он побывал на полях. Действительно, он и понятия не имеет о земле. Каждые каникулы только ест, спит да ездит в гости то в Танту, то в Даманхур. От нечего делать заигрывает с хуторскими девками. Многие не прочь уступить. Оглянутся по сторонам, стрельнут глазами — не увидел бы кто. Если никто не видит, то отчего же нет? Только Сабрин не уступила, оттолкнула его. А глаза ее, прикрытые длинными черными ресницами, сулят столько радостей.

Вечерами, когда он сидит на берегу на плетеном стуле, до него доносится пение Сабрин. Солнце клонится к западу, удлиняются и бледнеют тени. Голос Сабрин то приближается, то замирает в отдалении.

Поднимусь на крышу дома, кликну свою птицу…

Сафват чувствует, как пение Сабрин успокаивает его, утоляет его жажду.

Глянь, у сакии чужой птица пьет водицу.

Сафвату грустно и сладко. Он летит мечтами в Александрию, представляет ее вечерние улицы, освещенные огнями. Пары влюбленных среди многолюдной толпы. Вечерний туман, сигналы автомашин, скрип тормозов. Неоновые рекламы. «Пиво «Стелла» освежает в любую жару». «Пейте виски «Уайт Хорс». «Совершите поездку в Рим, Афины, Париж. Превосходный сервис».

Голубой вагон электрички, привезший их из Сиди-Бишра[30]. Они прощаются у «Спортинга». Ильхам, о Ильхам, милая! Грусть расставания в ее глазах. Он полюбил ее, как никогда никого не любил.

Отец часто говорил с ним о трудностях и проблемах нынешней жизни. Сравнивал теперешнюю смуту с бунтом Адхама против своих родных. Он брал у богатых и раздавал бедным. В глубине души Сафват испытывал страх перед происходящим в стране. Ему казалось, что все это грозит отцу большими опасностями. Однако он не мог четко определить собственную позицию, не мог быть ни полностью на стороне отца, ни против него. Отец, пытаясь успокоить сына и самого себя, выражал иногда надежду, что все еще, может быть, обернется к лучшему. Но Сафвату эта надежда казалась несбыточной. Хаджи Хабатулла надо многим смеялся: подумаешь, героическая эпоха, социалистические законы. Но и многого боялся, особенно национализации и закона «Откуда у тебя это?»[31]. Тихими и теплыми вечерами, когда они сидели вдвоем в саду перед домом, отец часто задавал себе вопрос: что несет нам завтрашний день?

В это лето Сафват вернулся на хутор невеселым, озабоченным. Приехав, узнал, что Сабрин, работавшая раньше в поле, взята в дом прислуживать господам. Чутье подсказало ему, что лето будет опасным. Сабрин в доме. Он сталкивается с нею на каждом шагу. Она входит к нему в комнату, когда он только встает, приносит завтрак, застилает постель, стирает его белье. Он уже пытался заигрывать с ней, но натолкнулся на сопротивление. Мысль о трагедии, постигшей его с Ильхам, дорогой, любимой Ильхам, не давала Сафвату покоя, и от этого Сабрин представлялась единственным спасением, единственным прибежищем. В сердце у него было пусто, в голове — туман. Он вспомнил, что Абуль Гита, жениха Сабрин, уже год нет на хуторе — работает с сезонными рабочими в Джанаклисе. Сабрин одна. Забавная ситуация.