Происшествие из жизни... - [95]

Алла Дмитриевна, моя стареющая супруга и тоже очень занятая, легко бежала к троллейбусу по молодому снегу, а я спустился в метро.

Там, как обычно, ждала меня Ирина, дочь Аристарха Безденежных. Я увидел ее — и все мои сентиментальные, трогательные воспоминания и мысли об Алле Дмитриевне рассеялись, как дым, сменившись раздражением.

— Поздравляю с зимой, — сказала она.

Я не ответил. Она сказала:

— Не надо, не сердитесь, вы же добрый, вам так не идут морщины на лбу…

Подошел поезд, я вошел в вагон, и она вошла. Я сидел, она стояла ко мне спиной, я видел ее и свое отражение в темном оконном стекле — там мы смотрели друг на друга, она улыбалась мне.

Как я устал от нее! Она надоела мне, хотя я уже и привыкать стал к ее ежедневному утреннему присутствию возле меня. Меня и раздражала ее настойчивость, и льстила.

Она вышла со мной на заснеженную, нарядную улицу. Слепила снежок, засмеялась и, отстав на несколько шагов, бросила снежок мне в спину.

— Что за глупости! — сказал я.

— Почему вы сердитесь? Ну почему?

— Я устал, чего вы хотите от меня?

— Ничего не хочу, — сказала она. — Я люблю вас. Разве вы еще не поняли?

— Все я понял! — сказал я, сердясь. — Зачем это? Вы могли бы быть моей дочерью — какая тут любовь? У меня жена, внук, я не тот человек для таких игр. Идите с богом своей дорогой. К тому же, простите, вы не героиня моего романа.

— Ну что вы такое говорите! — воскликнула она. — Жена, внук, не героиня вашего романа. При чем все это? Мне ничего не надо. Я и жену вашу люблю, и внука, потому что они — ваши. Частица вашей жизни. Я знаю, что вы меня не любите. Ну что ж, не любите. Но я-то люблю вас. Ничего мне не надо, только знать, что вы есть, только видеть вас иногда… Не более. Конечно, я бы хотела, чтобы вы полюбили меня, но необязательно. Вы любите лес? Реку? Небо, облака, снег? Ну, все, все. И ведь не ждете от них ответной любви, вас возвышает само общение с ними.

— Прекрасно, — сказал я, — замечательно. Вот и любите на здоровье дерево, реку, небо… А меня — увольте. Вы же не просите любимое дерево прогуливаться с вами.

Я понимал, что обижаю ее, но говорил нарочно голосом категоричным, сухим, чтобы не было у нее никакой надежды. А она смотрела на меня спокойно, чуть усмешливо, будто слова мои не огорчали ее, а, наоборот, радовали. И хотя я был категоричен не столько словами, сколько тоном, я знал и в душе не сомневался, что если бы она нравилась мне, я не отказался бы от ее любви, нет. Права она — ни жена, ни внук, ни возраст, ни дела, ничто не удержало бы меня. Я не безгрешен перед Аллой Дмитриевной, увы, не схимник и еще совсем недавно любил женщину, назначая тайные свидания в чужих квартирах, скрываясь от посторонних глаз. Чего она от меня хочет? Ведь односторонней любви не бывает, односторонняя любовь — это несчастье, человек всегда ждет взаимности, доброжелательности, ответного огня. К тому же не всякий огонь нам нужен, а только тот, в который ты можешь подбросить и свое полешко. Иного огня и не надо, хотя бы ты мерз, коченел от одиночества. От душевной пустоты никакой костер не согреет тебя. Костер, пылающий в сердце этой девочки, не для меня.

Она смотрела на меня сияющими глазами. Отчего бы им так сиять в ответ на мои слова?

— Спасибо, — сказала она.

— За что?

— За правду… Другим вы и не можете быть. За это я и люблю вас. Можно я поцелую вас?

Чужая душа — потемки. Кто знает, что зреет там, в ее душе? Откуда, почему, зачем она появилась и моей жизни? У меня и без нее было достаточно забот и волнений. Мне казалось, что в ее поведении был какой-то наигрыш, какая-то экзальтированная, неискренняя игра, ложь, я не верил ее словам, потому что не понимал, почему и зачем она играла в эту игру, какую преследовала цель. Но мне льстили ее слова, льстила осветленность ее лица, я едва переборол желание в ответ на ее «можно я поцелую вас?» нагнуться и самому поцеловать ее в щеку.

— Не глупите, — сказал я, — прощайте, я устал…

Прошел день, другой, неделя, полмесяца прошли, она, слава богу, не появлялась: значит, утешилась, думал я, решила оставить меня в покое. Но как-то морозным, вьюжным вечером, когда и в квартире-то было холодно и мы с Аллой Дмитриевной, уложив Платона, смотрели какую-то детективную телевизионную историю, раздался телефонный звонок.

Алла Дмитриевна подняла трубку, спросила: «Да?» — и крикнула:

— Владимир Васильевич, тебя!

— Кто еще?

— Не знаю, не знаю, — с шутливой подозрительностью ответила она. — Женский голос. Кто бы это мог быть, а?

— Известно кто: молоденькая крохотулька-красотулька, — сказал я, спросил в трубку: «Да?» — и услышал голос дочери Аристарха Безденежных.

— Пожалуйста, — сказала она, — выйдите на пять минут, я стою возле вашего дома.

Я покосился на жену, она не слушала меня, смотрела в телевизор, сказал сухим тоном:

— Я занят, извините.

— Ну пожалуйста! — почти прокричала Ирина.

— Всего доброго, — сказал я и повесил трубку.

Настойчивость этой девчонки уже надоедала мне. Не хватит ли этой бесплодной игры? Наверно, я сам виноват, потому что ни разу не был с нею тверд, ни разу не сказал решительное «нет», тем самым как бы поощряя ее. Чего она хочет, чего ждет? Ничего? Так не бывает, потому что какую-то цель она все же преследует.