Происшествие из жизни... - [44]

— Сотоварищи делегаты, слово предоставляется президенту Соединенных Штатов Америки.

— Что это? — хмурясь, спросил Трижды Величайший. — Куда ты меня затащил? Мне Рахасен нужен, а это что? Что это за сборище?

— А ты не помнишь? — засмеялся Адуи. — Ты, конечно, забыл? Забыл, Ничего Не Забывающий? По земному летосчислению это тысяча девятьсот сорок пятый год, город Сан-Франциско, образование людьми Организации Объединенных Наций…

— Извини, всесильный, не гневайся, — взмолился Чалап. — Я сейчас найду Рахасена.

— Ты без конца все путаешь, — хмуро сказал Трижды Величайший. — Ищи. Мне надоело ждать… — Однако увидел, как на трибуну поднялся невысокий, с острым лицом человек в очках, вгляделся в него и остановил Чалапа: — Погоди!

Человек на трибуне говорил:

— …Фашизм целиком не исчез вместе с Муссолини. С Гитлером покончено, но семена, посеянные его сумасбродной идеологией, имеют прочные корни в слишком многих фанатических умах. Легче убрать тиранов и уничтожить концентрационные лагеря, чем убить идеи, которые привели к их возникновению и дали им силу… Силы реакции и тирании во всем мире будут стараться нарушить единство Объединенных Наций. Даже теперь, когда военная машина стран «оси» разбита в Европе, и до самого основания, они будут предпринимать попытки внести раскол в наши ряды. Они потерпели неудачу. Но они попытаются вновь. Они пытаются даже сейчас. Принцип «разделяй и властвуй» был и остается их планом. Они все еще пытаются заставить одного союзника подозревать другого, ненавидеть другого, покинуть другого. Но я знаю, что говорю от имени каждого из вас, когда заявляю, что Объединенные Нации останутся объединенными… На наши решительные действия возлагали надежды те, которые пали, те, которые сейчас живут, и те, которые еще не родились, надежды на мир свободных стран с достойным уровнем жизни, на мир, в котором будет работать и сотрудничать дружественная цивилизованная семья народов… Постараемся же не упустить этот великолепный случай установить во всем мире господство разума, чтобы с божьей помощью создать длительный и прочный мир.

— Клятвы! Клятвы! — злорадно воскликнул Адуи. — Это ты, Трижды Величайший, научил его бомбометанию? Ведь это он стер с лица земли несколько городов.

— А кто тебя учил твоему ремеслу, гордец? — спросил Трижды Величайший. — Хватит, Чалап, где Рахасен?

…Рахасен шел по поселку, ища Некрасовскую, 28. За заборами лаяли собаки, в домах горели холодные огни телевизоров, дорога была безлюдна, в небе светила луна. В застоявшейся дождевой луже барахтался человек, силясь подняться. Вокруг него бегал мальчик.

— Папа, вставай, ну, пожалуйста, папочка! — взывал он отчаянным голосом. — Помоги папе, дяденька! — Мальчик заплакал.

Он сам был весь в грязи, мокрый, жалкий, и хотя Рахасен подумал, что ему надо идти туда, куда он идет, и незачем останавливаться, однако человеческий детеныш смотрел на него непостижимым каким-то взглядом, и Рахасен, не понимая, зачем и почему подчиняется этому детскому взгляду, встряхнул его отца, поставил на ноги, прислонив к забору.

Дача Сергея Григорьевича была крохотным садовым домиком, сооруженным им и Катенькой еще в лучшую пору их супружеской жизни. Все кипело тогда под руками молодого, энергичного Сергея Григорьевича, сына моей Вики, Виктории Александровны, возводившего это загородное гнездышко не столько для себя, сколько для любимой Катеньки и лопотавшей первые слова доченьки.

Завязав шарфом простуженное горло, Сергей Григорьевич смотрел телевизор. Показывали футбольное состязание. Он не был поклонником футбола, ему все равно было, за какую команду болеть, и обычно он болел за ту, которая проигрывала.

Рахасен открыл дверь и едва переступил порог, как экран телевизора погас.

— Не пугайтесь, — сказал Рахасен, — это я, здравствуйте.

— Вы? Опять вы! — не испуганно, а возмущенно крикнул Сергей Григорьевич. — Что вам нужно? Кто вы? Убирайтесь вон! Вызову милицию — вы преследуете меня.

— Не размахивайте руками, — сказал Рахасен, садясь в кресло у журнального столика, где лежала красная папка, которую привезла сюда Людмила Павловна.

— Вон! — заорал Сергей Григорьевич. — Немедленно вон!

— Не ори, — досадливо морщась, сказал Рахасен. — Мы с тобой еще не завершили наше предприятие. Сядь, ну! — приказал Рахасен.

Сергей Григорьевич не то чтобы испугался, но вдруг отчетливо понял, что перед ним больной человек и лучше не связываться, а избавиться от него хитростью.

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал он, — сяду. Вот сел. Что дальше? Что тебе нужно от меня теперь?

— Все то же: душа.

— Ты не оригинален, — Сергей Григорьевич усмехнулся, — ведь я уже отдал ее. Другой у меня нет.

— Сделка еще не завершена: нужна расписка.

— Только-то всего! — воскликнул Сергей Григорьевич. — Значит, и в вашей канцелярии формалисты? Как зовут вашего главного бюрократа? На чье имя писать?

Сергей Григорьевич вынул из кармана трехцветную шариковую ручку.

— Я готов.

— Нет, расписка должна быть написана кровью.

— Ах вот оно что! Ну да, я забыл, у чертей таков порядок. Однако я боюсь боли и резать палец не буду. Вот, пожалуйста, тут красная паста, я распишусь, сойдет.