Происхождение скотоводства - [30]
Дискуссионен вопрос о доместикации тура в Палестине, при чем разногласия между учеными вызваны различным подходом к критериям оценки нижнего предела вариабельности размеров дикого тура: исходя из более низких цифр, П. Дюкос считает туров Иерихона дикими, тогда как Г. Нобис, беря более высокие цифры, говорит об их доместикации (об этом см., например [497, с. 149]). Однако, если согласиться с Г. Нобисом [834, с. 414–415], придется признать, что домашний крупный рогатый окот появился уже у натуфийцев и разводился самыми ранними земледельцами Палестины, что не вяжется о нашими представлениями о хозяйстве этого населения, полученными при анализе археологических данных. Поэтому более приемлема идея П. Дюкоса о наличии в Палестине мелкой разновидности первобытного быка в отличие от сирийской или анатолийской, которые имели более крупные размеры [543, с. 298]. Остается присоединиться к мнению П. Дюкоса и Дж. Клаттон-Брок о том, что кости первобытных быков, найденные на памятниках раннего неолита Палестины, происходят от диких особей [541, с. 73–85; 500, с. 44–46]. Вместе с тем вряд ли можно отрицать, что попытки доместикации этих животных в указанный период, имели место. В Иерихоне 90 % костей туров принадлежит взрослым особям [500, с. 44], что, по критерию Ш. Бекени, свидетельствует о самом начальном этапе одомашнивания. Не исключено, что доместикация тура в Палестине была в какой-то степени стимулирована аналогичным процессом, протекавшим в это время в Анатолии. Дальнейшие ее этапы прослеживаются в Палестине в VII (VI) тысячелетии до н. э. на таких поселениях, как Бейсамун и Хагощрим [544, с. 83].
Не менее сложен вопрос о наличии домашних кошек и собак в Иерихоне. Если Ф. Цейнер писал о них с уверенностью [1053, с. 52–54], то Дж. Клаттон-Брок вначале обнаружить их останков не удалось. Зато она установила наличие костей арабского волка и шакала, а также множество костей лисицы. Ею найдены и кости предка домашней кошки Felis lybica, однако без каких-либо следов доместикации. Все эти материалы происходили из пищевых отбросов, что ясно указывает на поедание названных животных жителями Иерихона [499, с. 337–344]. Впоследствии Дж. Клаттон-Брок все же признала наличие домашних собак в Иерихоне. Б. Брентьес предполагает, что древние иерихонцы пасли газелей [450, с. 42]. Однако гораздо более правдоподобно, что последних добывали путем организации крупных ежегодных загонных охот.
Картина раннего скотоводства в Палестине в докерамический период В подтверждается материалами с синхронных памятников Сирии. Так, на раннеземледельческом поселении Рамад (вторая половина VIII [вторая половина VII] тысячелетия до н. э.) значительную долю животных составляли домашние козы и овцы. Более проблематично наличие здесь домашних свиней [671, с. 195; 865, с. 280]. Еще интереснее данные, полученные с поселения Букра (рубеж VIII–VII [VII–VI] тысячелетий до н. э.), расположенного в степном районе Северной Сирии. Большая часть найденных здесь фаунистических останков принадлежала туру и муфлону, кости безоаровых коз встречались реже. По определению Д. Худжера [671, с. 193, 194], слабые морфологические указания на доместикацию козы отмечаются едва ли не с самого раннего периода. Позже они становятся гораздо более четкими. Таким образом, уже первые жители Букры имели домашних коз, причем эти животные были одомашнены где-то в другом месте, так как природная обстановка в районе Букры мало подходит для обитания диких коз. Туры раннего периода представлены дикими особями, но в поздний период (в начале VII [VI] тысячелетия до н. э.) здесь появляется одомашненный крупный рогатый скот. Что касается овцы, то по костным останкам, к сожалению, не удалось установить, была она домашней или дикой. Все же есть основания полагать, что жители Букры пасли и овец. На это указывает, с одной стороны, обилие костей овец, а с другой — полное отсутствие костей газелей и почти полное — онагра (или дикого осла?), что было бы трудно объяснить, если бы жители Букры устраивали регулярные охоты, как считает А. Контенсон, видя в них «оседлых охотников» [503, с. 152–154]. Действительно, при раскопках расположенного несколько северо-западнее телля Абу Хурейра было установлено, что в сходных природных условиях население раннего неолита охотилось в первую очередь на газелей и в меньшей степени на диких ослов, муфлонов и, возможно, коз. Зато в поздний период раннего неолита здесь зафиксирована картина, в точности повторяющая ту, которая отмечалась в Букре: количество коз и овец резко возросло (с 6,2 до 70,5 % всего костного материала) ([749, с. 74, 75], что трудно связать с чем-нибудь иным, кроме как с развитием в Северной Сирии скотоводства. Жители Абу Хурейры с начала неолита (если не раньше) занимались, кроме того, и земледелием. Видимо, оно было известно и населению Букры, и лишь ограничен ные масштабы археологических работ не позволили установить здесь его следы с достаточной точностью.
Трудно не связать окончание жизни на поселении Букра с потеплением в конце бореальной — начале атлантической фаз, когда наступление более засушливых условий могло привести к упадку ряда раннеземледельческих центров, результатом чего, возможно, и стал отлив населения из Палестины [868, с. 136; 807, с. 37, 38]. Именно в этб время в некоторых местах Передней Азии возникло ирригационное земледелие, способное противостоять все более продолжительным летним засухам [643, с. 44–45]. Передвижения населения и интенсивное развитие обмена способствовали проникновению производящего хозяйства во все уголки Передней Азии. На протяжении VIII[VII] тысячелетия до н. э. и особенно VII[VI] тысячелетия до н. э. шлораспространение культурных видов за пределы областей их происхождения. О появлении домашних коз и овец в Леванте уже упоминалось. Несколько позже, в VII[VI] тысячелетии до н. э., наблюдалось проникновение крупного рогатого скота на юг и юго-восток. Сначала он появился в Северной Месопотамии [238, с. 101], а потом и в Юго-Западном Иране [669, с. 264]. Характерно, что крупный рогатый скот в отличие от коз и овец распространялся лишь по степным районам; в горы он не проникал.
Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.
В книге обсуждается история идеи об «арийской общности», а также описывается процесс конструирования арийской идентичности и бытование арийского мифа как во временном, так и в политико-географическом измерении. Впервые ставится вопрос об эволюции арийского мифа в России и его возрождении в постсоветском пространстве. Прослеживается формирование и развитие арийского мифа в XIX–XX вв., рассматривается репрезентация арийской идентичности в науке и публичном дискурсе, анализируются особенности их диалога, выявляются социальные группы, склонные к использованию арийского мифа (писатели и журналисты, радикальные политические движения, лидеры новых религиозных движений), исследуется роль арийского мифа в конструировании общенациональных идеологий, ставится вопрос об общественно-политической роли арийского мифа (германский нацизм, индуистское движение в Индии, правые радикалы и скинхеды в России).Книга представляет интерес для этнологов и антропологов, историков и литературоведов, социологов и политологов, а также всех, кто интересуется историей современной России.
Как обретают историческую генеалогию феномены современной политики и идеологии? Чья память доминирует на многоуровневом имперском и постимперском пространстве и как обеспечивается это доминирование? Что характерно для культуры памяти в посткоммунистических обществах? На эти и другие вопросы отвечают статьи профессиональных историков, собранные в книге «Империя и нация в зеркале исторической памяти».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В монографии освещаются ключевые моменты социально-политического развития Пскова XI–XIV вв. в контексте его взаимоотношений с Новгородской республикой. В первой части исследования автор рассматривает историю псковского летописания и реконструирует начальный псковский свод 50-х годов XIV в., в во второй и третьей частях на основании изученной источниковой базы анализирует социально-политические процессы в средневековом Пскове. По многим спорным и малоизученным вопросам Северо-Западной Руси предложена оригинальная трактовка фактов и событий.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
Книга является наиболее полным и серьезным историко-географическим исследованием одного из крупнейших княжеств Древней Руси, охватывавшего земли от Чернигова на западе до Коломны и Рязани на востоке. Книга включает неопубликованную диссертацию выдающегося специалиста по исторической географии (1976) А. К. Зайцева, а также статьи из малотиражных сборников по истории населенных пунктов, входивших в состав Черниговского княжения. Издание содержит составленные автором карты и сводную итоговую карту, подготовленную В.
"Предлагаемый вниманию читателей очерк имеет целью представить в связной форме свод важнейших данных по истории Крыма в последовательности событий от того далекого начала, с какого идут исторические свидетельства о жизни этой части нашего великого отечества. Свет истории озарил этот край на целое тысячелетие раньше, чем забрезжили его первые лучи для древнейших центров нашей государственности. Связь Крыма с античным миром и великой эллинской культурой составляет особенную прелесть истории этой земли и своим последствием имеет нахождение в его почве неисчерпаемых археологических богатств, разработка которых является важной задачей русской науки.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.