Нужно ли, например, напоминать, что сам же Пий XII, который в 1951 г. превозносил науку в стенах Папской Академии, взывал к святому Фоме Аквинскому и к завоеваниям разума в надежде возвратить в отчий дом заблудшие массы рабочих, всего за несколько месяцев перед этим защищал столь же решительно и авторитетно реальность чуда в Фатиме? Никем не спрошенный, он сам заявил, что лично присутствовал при повторении чуда во время Святого года и видел три вечера подряд, как«…Солнце во время захода превратилось в серебряный диск и как колесо стало вращаться с большой скоростью, разбрасывая во все стороны разноцветные сверкающие пучки света».[155]
Папа выступил с подобным откровением не перед астрономами, которые, конечно, не могли бы этому поверить. Его выступление было предназначено главным образом для бедных и необразованных крестьян Португалии, чтобы укрепить их верность Салазару, горячему поклоннику католической церкви.
Тем же ученым, которые, видя ту легкость, с какой папа отбросил в сторону космогонический рассказ книги Бытия, могли подумать о широком научном кругозоре папы, следует обратить внимание на некоторые положения папского послания Humani Generis, адресованного епископам, высшим носителям Ордена, или профессорам религиозных институтов:
«Конечно, старайтесь изо всех сил способствовать прогрессу наук, которым вы обучаете, — говорил Пий XII в заключение послания, — но остерегайтесь переходить границы, установленные нами, чтобы защитить истинность веры и католическое учение».
И тем ученым, которые как искренние католики, но сознательные и честные исследователи, попытаются откликнуться на обращение папы и включиться в «доказательство» существования бога, придется испытать всю узость пут, наложенных ими на себя. Если они будут в точности следовать новым указаниям Пия XII, они возложат на себя тяжелую ответственность, так как они предадут свой долг ученого во имя авторитета, столь же непогрешимого на вид, как некомпетентного и враждебного по отношению к настоящим объективным исследованиям на деле.
Свободу исследования, без которой невозможна подлинная наука, ту свободу, которая была свойственна в известной мере уже древним грекам и была снова завоевана в эпоху Возрождения, Пий XII снова ставит под вопросом, пытаясь снова соединить науку и теологию.
Умирающая буржуазия возвращается окольным путем и в утонченном виде к идее о сотворении мира, к представлениям, столь дорогим некоторым ученым мужам прошлого. Однако у нее не найдется времени навязать нам свою «новую вселенную» и свои новые верования.
И папа, желающий присоединиться к этой реакционной попытке и мечтающий прославиться как основатель нового аристотельянства, должен подумать о том, что на самом деле уже поздно воскрешать средние века и что католицизм ничего не выиграет, если он будет действовать из политических соображений, не имеющих ничего общего с верой.
