Проигрыш — дело техники - [11]

— Ха-ха… Конечно, доктор, — посмеялся Эскилаче, немного расслабившись. — И скажите мне, если не секрет, не припасено ли у вас в загашнике и других проектов застройки?

— Ну как же, ведь это мой хлеб, дорогой советник! Буду направлять их тебе по мере готовности!

Они распрощались, и Эскилаче перевел дух. Он все еще умудрялся находить общий язык с таким опасным противником, как Варгас Викунья. Оба хорошо сыграли свои роли.

С улицы донесся отчаянный автомобильный гудок. Грузовик, развозящий молоко, пытался заехать задом на тротуар и перегородил проезжую часть, чем вывел из себя вынужденного затормозить водителя маршрутки.

Далеко от этого места адвокат Эмилио Барраган бездумно поигрывал брелком с ключами от своего «Пежо-605». Даже дурацкий разговор по телефону с Эскилаче не испортил чудесного солнечного утра со свежим горным ветерком и голубым, безоблачным небом. Адвокат распахнул окно, сквозь кроны деревьев окинул взглядом город. Потом вдруг суетливо ощупал себя в поясе и с разочарованием убедился, что снова заметно прибавил в весе. Он втянул живот, задержал дыхание, затем взялся руками за пухлую грудь, напряг мышцы, поднял подбородок и полюбовался на свое неясное отражение в оконном стекле. Почему Эскилаче обращается с ним, как с никчемным сопляком? Ответ очевиден: Каталина его племянница, и Эскилаче из родственной солидарности помогает карьере ее мужа на адвокатском поприще, подбрасывает ему работу. Барраган провел пальцем по шее и поднес его к носу. Затем торопливо выдвинул третий ящик письменного стола, достал флакон с туалетной водой и пальцем нанес пару капель над воротничком сорочки.

Его беспокоила эта история с трупом на Сисге. Ужасно, что подобное творится в непосредственной близости от цивилизованного общества. Вот почему он испытывал страстное желание переехать на жительство в Лондон, мечтая покупать себе рубашки в универмаге «Харродс» и запасаться провизией на рыночке в Камден-тауне. Или в Париж: магазины на рю Сен-Оноре, бутики на Елисейских Полях, тысяча и одна лавка в районе Оперá. Вот это настоящая жизнь, не то что каждодневное убогое и пошлое существование, которое он вынужден влачить в Боготе, окруженный тревогами, неудобствами, неприятностями и грязью! Кстати, за примером далеко ходить не надо, только вчера ему рассказали в клубе, как один нищий в инвалидной коляске, занимающийся помывкой ветровых стекол на перекрестке, во время остановки на красный свет подкатил к машине жены Кансино Прады, сунул руку в открытое окно, поднес ей прямо к носу какашку и заорал: «Если не хотите жрать это говно, сеньора, гоните-ка сюда бумажку в десять тысяч песо!» Говорят, ее чуть инфаркт не хватил, бедняжку! И неудивительно — мерзость какая!

5

Дома он включил автоответчик и услышал голос Моники: «Ты опять где-то потерялся. Уже половина девятого, а я, как дура, все жду тебя в „Гранаоррар“. Если не появишься через десять минут, позвоню Оскару!» Он посмотрел на часы — ровно десять.

У него возникло ощущение одиночества и грядущей потери чего-то очень важного. Он пошел на кухню, налил себе полстакана «Вьехо-де-кальдас», поставил компакт-диск Скотта Джоплина и стал перечитывать записки, которые хранились в карманах муньеки — цитаты из книг, свои зароки, слова Моники, высказывания Гусмана и собственные мысли, напечатанные на его электрическом «ундервуде» или написанные от руки на чем попало. Он читал их все подряд, пуская под музыку клубы сигаретного дыма и отпивая ром мелкими глотками. «Единственная надежда — в предстоящей выпивке». — Малькольм Лаури. «Не дразни во мне быка, если не хочешь получить рогами!» — Моника. «Клаве подарила мне кинжал, и я вонзил его в Клаве». — Вирхилио Пиньера. «Я проиграл. Опять проиграл. Меня это не расстраивает и не заботит. Проигрыш — дело техники». — Луис Сепульведа. «Побежденный несчастиями, низведенный до жалкого состояния вопреки громадному объему проделанной мною работы, имея безумную жену в лечебнице и не имея возможности оплачивать ее пансион, я самоустраняюсь». — Эмилио Сальгари. «В жизни твоей есть загадочный сумрак…» — «Трио Матаморос».

Муньека появилась благодаря наитию Гусмана. Однажды вечером они увидели ее в витрине шляпного магазина рядом с площадью Боливара. На ней было черное платье, лицо закрывала кружевная вуаль.

— С такой куколкой я навсегда позабыл бы об одиночестве, — сказал Гусман.

Силанпа промолчал, но на следующий день подъехал к магазину на своем «Рено-6» и за разумную цену выкупил муньеку — деревянный бюст на вертикальной подставке, две гипсовые руки и лицо со стеклянными глазами жгуче черного цвета.

Он разложил перед собой анкеты пропавших без вести и принялся изучать их, поедая порезанную кружочками колбасу. Ему вспомнились слова Гусмана: помимо личности убитого, наверняка есть и другие зацепки. Что же делать? У него ничего не было, кроме истории Эступиньяна. Завтра, возможно, начнут поступать данные по всей стране, и тогда работы будет невпроворот. Силанпа нехотя взял телефонную трубку, набрал номер Моники и стал слушать длинные гудки, хотя и так знал, что ее нет дома.