Проигравший выручает все - [6]

— По-моему, кто-то однажды сорвал банк.

— Только в эстрадной песенке.

— Какой был бы ужас, если бы мы были азартными, — сказала она. — Для этого надо так любить деньги. Ты ведь их не любишь, правда?

— Нет, — сказал я, и сказал искренне. В мыслях у меня в тот вечер было только одно: неужели мы сегодня будем спать вместе? С нами этого еще не бывало. Такой уж у нас был брак. Я пытался сделать его не таким, но теперь согласился бы ждать еще месяцы, только чтобы остальные годы были хорошими. Однако сегодня мне не хотелось больше ждать. Я волновался, как мальчишка; мне казалось, что я уже не могу догадаться, о чем Кэри думает. Она ведь на двадцать лет моложе меня, еще никогда не была замужем, а теперь все зависело от нее. Я даже толком не понимаю, что она мне говорит. Например, когда мы пересекали улицу к казино, она сказала: «Мы будем здесь только минут десять. Я ужасно устала».

Это был намек в мою пользу или против? А может, только простая констатация факта? А вдруг то, что так занимает меня, просто не приходило ей в голову или она уже приняла твердое решение, и вопрос этот для нее и не стоит? Может, она считает, что я сам должен понимать, почему это так, а не иначе?

Я-то думал, что мне все станет ясно, в то время как нам будут показывать наши комнаты, но она только с восторгом воскликнула: «Милый! Какая роскошь!» Я сослался на мисс Буллен: «Это всего на одну ночь. Завтра мы будем на яхте».

Там была громадная спальня на двоих и очень маленькая — на одного, а между ними средней величины гостиная; у всех трех комнат были балконы. Мне показалось, что мы занимаем весь фасад отеля. Но Кэри сначала испортила мне настроение. «Мы могли бы взять два одноместных, — сказала она, но тут же поправилась: — Все равно все кровати двуспальные». Я снова упал духом, когда она, посмотрев на диван в гостиной, заметила: «А я могла бы спать и здесь». Словом, я так ничего и не понял, и мы заговорили об игорных системах. Хоть я плевать хотел на эти системы.

Показав свои паспорта и получив билеты, мы вошли в так называемую cuisine[3], где играют по маленькой.

— Вот тут мне самое место, — сказала Кэри, и это было чистейшей неправдой. Вокруг столов сидели старые завсегдатаи, обложившись своими блокнотами, карандашами и графиками, помечая каждый выпавший номер. Некоторые из них были похожи на курильщиков опиума — так они иссохли. Среди них была крохотная смуглая старушка в соломенной шляпке сорокалетней давности, украшенной маргаритками; ее левая рука лежала на краю стола, как ручка зонтика, а в правой была зажата фишка в сто франков. Когда шарик прокатился четыре раза, она поставила свою фишку и проиграла. Тогда она снова принялась выжидать. Через ее плечо перегнулся молодой человек, поставил сотню на последние двенадцать номеров, выиграл и ушел.

— Вот человек разумный, — сказал я. Но, когда мы подошли к бару, он стоял там с пивом и сандвичем. — Празднует свои триста франков.

— Не будь такой злюкой, погляди на него. По-моему, это его первая еда за весь день.

Я был не в себе от желания близости с ней и вдруг взорвался, это было глупо: промолчи я, она бы на него больше и не взглянула. Вот так мы сами становимся вершителями своей судьбы. Я сказал:

— Ты бы не обругала меня злюкой, если бы он не был молодой и красивый.

— Послушай, — сказала она удивленно, — я же только... — Губы у нее сжались. — Вот теперь ты и правда злой. Черта с два я перед тобой извинюсь. — Она остановилась и стала смотреть на молодого человека, пока он не поднял к ней свое дурацкое романтическое, голодное лицо. И не уставился на нее. — Да, — сказала она, — он молодой и красивый. — А потом твердым шагом пошла по казино, и я поплелся за ней следом, бормоча себе под нос: «Черт, черт, черт...» Я уже знал, как мы проведем эту ночь.

Мы поднялись в лифте и зашагали по коридору в гостиную, сохраняя гробовое молчание.

— Можешь взять себе большую комнату, — сказала она.

— Нет, возьми ее ты.

— Мне вполне хватит и маленькой. Я не люблю больших комнат.

— Тогда мне надо перенести чемоданы. Они поставили твой в большую комнату.

— Ладно, — сказала она и, уйдя, закрыла за собой дверь, даже не пожелав мне спокойной ночи.

Я обозлился и на нее и на себя.

— Ничего себе брачная ночка, — сказал я громко, пнув свой чемодан. Но тут я вспомнил, что мы еще не женаты, и все, что произошло, показалось мне глупой и обидной тратой времени.

Я надел халат и вышел на балкон. Фасад казино был залит светом; с какой-то дурацкой статуей, сидящей на краю зеленой крыши и поглядывающей на громадный портал и швейцаров, оно выглядело как гибрид румынского дворца и роскошного кинотеатра. В ярком белом сиянии все это казалось выпуклым, будто смотрел через лупу. В гавани яхты были еще освещены, и над холмом Монако вспыхнула ракета. Зрелище было до такого идиотизма романтично, что я готов был заплакать.

— Фейерверк, милый, — произнес голос Кэри, она была у себя на балконе, отгороженная от меня всем пространством гостиной. — Фейерверк. Ну разве нам не везет?

И я понял, что все у нас опять прекрасно.

— Кэри, — сказал я (нам приходилось повышать голос, чтобы слышать друг друга), — прости меня, пожалуйста...