Проигравший из-за любви - [25]

Было много теплоты и искренности в речи Уолтера Лейбэна, безусловно, он обладал даром красноречия. В его словах, пожалуй, было мало чего-то нового, но он сильно отличался от других молодых людей, которые обычно наводили только скуку, так что мистера Лейбэна можно было даже назвать оригинальным. Все в нем было такое яркое и живое; и волосы, и глаза, и жесты. Казалось, что его переполняет жизнь, настроение его менялось очень стремительно и имело тысячи цветов и оттенков.

— По-моему, Гарнер, есть что-то необычное в вашей комнате. Мне всегда нравится бывать здесь, думаю, это потому, что вы разрешаете говорить так много. Может быть, я делаю это в приступе какого-то отчаяния. А может быть, это ваше влияние, мисс Гарнер, — сказал он, бросив дружеский взгляд на бедную Лу, которая несколько смутилась от этого. Могла ли девушка в свои восемнадцать лет не восхищаться кем-либо? После отца Уолтер Лейбэн был вторым человеком, которым восхищалась Луиза.

— Я не думаю, чтобы ее влияние могло распространяться так далеко, — проговорил Джарред, — особенно учитывая то, что она сидит здесь, как пень, и рта не раскрывает.

Девушка сильно покраснела от этих слов.

— Думаю, что это не моя вина, если я глупая, — сказала она, — и тебе не следовало бы говорить мне этого, отец. Я тут ни при чем. Была бы очень рада учиться, если бы кто-то взял на себя труд обучать меня.

И действительно, дела обстояли таким образом. Она со слезами упрашивала отца хоть немного поучить ее, но Джарред был слишком ленив для такого занятия.

— Я должен протестовать против сравнения мисс Гарнер с пнем! — воскликнул Уолтер живо. — Одно дело быть молчаливой, а другое дело быть пнем. Мисс Гарнер — великолепный слушатель. Я не думаю, чтобы смог сказать и половину того, что сейчас наговорил, не будь у меня такой благородной аудитории. У нее такой восхищенный взгляд, что-то такое необычное в ее полуоткрытых губах. Я хотел бы, чтобы вы, мисс Гарнер; позволили нарисовать вас на одной из моих картин. У меня есть великолепная идея по этому поводу, например, какой-нибудь персонаж из Боккаччо. Можно я вас буду рисовать, мисс Гарнер?

— Думаю, что она согласится, — проворчал Джарред. — Ей просто вообще больше нечего делать. Но я не знаю, понравится ли это предложение ее бабушке. Ведь у нее довольно закоренелые привычки и воззрения, и вообще она не знает ничего лучше, чем покупать и продавать разное поношенное тряпье.

Это было неплохое предложение, и Джарред, как смышленый мужчина, не имел никаких возражений. Что если его девочка, которая, несомненно, выглядит лучше, чем окружающие ее девушки, сможет очаровать этого молодого приятеля с его шестьюдесятью тысячами фунтов? Это было бы больше, чем удача. Хотя было не похоже на это. Окружение девушки было против нее. А молодой человек был таким рассудительным и спокойным и главное — проницательным по поводу интересов их семьи. Нет, даже мысленно Джарред не допускал такой возможности, глядя на неаккуратные волосы дочери, поношенное платье и на ее равнодушие. Он даже почти пожалел, что не уделял ей должною внимания. Если можно было переделывать старые скрипки, купленные у скрипачей из различных оркестров, в нечто похожее на творения Страдивари, то почему нельзя было сделать девушку более благообразной и привлекательной? Но было уже слишком поздно, шанс был упущен. Лу была неопрятна, невежественна — горная трава, а не цветок. Только идиот мог вообразить, что она сможет очаровать такого мужчину, как Уолтер Лейбэн.

— Позвольте мне поговорить со старой леди, — сказал Уолтер. — Я оставлю часть своего сердца в следующей картине, где будет изображена ваша дочь.

Девушка вспыхнула, покраснев, но ничего не сказала.

Это был приятный комплимент, совсем непохожий на те, которые она слышала от разных незнакомцев, когда ходила по улицам.

Молодой художник был поражен своим неожиданным открытием. Было что-то необычное в лице девушки, что-то большее, чем симпатичное, смазливое лицо, модель с такой внешностью он мог бы найти за восемнадцать пенсов. Если бы он только мог передать своеобразие девушки, то это могла бы оказаться как раз та картина, перед которой люди останавливаются и восклицают: «Вот это настоящее искусство!»

— Знаю! — вскрикнул художник с необычайным восторгом. — Что там Боккаччо, — он презрительно щелкнул пальцами. — Я буду рисовать вас как Ламию.

— Ламия! — повторила Луиза удивляясь.

— Кем она может быть, когда все время дома? — спросил мистер Гарнер.

— Ламия Китса, загадочная женщина, — и тут же процитировал чудесные строки поэта.

— Не вижу препятствий для вашего плана, — сказал Джарред. — Вы можете принести свои рисовальные принадлежности сюда.

— Да, конечно, — ответил Уолтер, — для мисс Гарнер было бы большим беспокойством приходить ко мне в студию, — это было сказано с таким почтением, как будто мисс Гарнер была дочерью герцога, для которой сдвинуться с места было так же трудно, как планете сойти с орбиты.

Вопрос был решен, и Уолтер пообещал себе сделать все от него зависящее для того, чтобы убедить в своей идее миссис Гарнер. Молодой человек стал взволнованно ходить по комнате, говоря о своей картине. Она должна была быть выполнена с налетом сентиментальности, в натуральный рост девушки. Героиня картины стояла перед ним, смотря на него темными восхитительными глазами, скулы и лоб были цвета слоновой кости, слегка припухлые малиновые губы изогнулись изящной дугой, распущенные черные волосы были разбросаны по плечам — женщина, которая должна быть изображена на холсте. Да, эта картина, могла бы принести ему головокружительный успех. Мир узнает, что зря пренебрегал им, ведь он был не простой дилетант-любитель в живописи, довольный своим уделом.