Проходящий сквозь стены - [17]

Стоянка такси была буквально в двух шагах.

— Дальше я сам.

— Уверен?

— Да.

— Погоди. — Лада раскрыла сумочку, достала блокнот. Быстро начеркала серебристым карандашиком несколько строчек. — Это — наши координаты. Мало ли что, вдруг пригодятся. Да и вообще, заходи. Будем рады.

— Будем рады, — эхом повторила за ней Леля.

Я открыл заднюю дверцу подмигнувшей мне зеленым огоньком «Волги», послал девушкам на прощание воздушный поцелуй. Дверца захлопнулась, такси сразу двинулось с места. В салоне почему-то стояла жуткая темень. Резко пахло жасмином.

— Ну, шеф, у тебя ионизатор! — сказал я, шаря в поисках выключателя. — Прямь слеза из глаз. Что, бензин подтекает? Как бы не угореть. Мне к парку Маяковского.

— Хе, — сказал водила. Как-то нехорошо сказал.

— Что значит — «хе»?

— Это значит, — услышал я мурлычущий женский голос, — что сначала авто поедет туда, куда нужно даме.

В мою ногу впились железные пальцы. Из темноты выплыло узкое щучье лицо с блистающими глазами и перламутрово-алыми губами, обрамленное словно бы застывшими языками пламени. Запах жасмина усилился многократно. Меня обдало жаром.

После чего я был сожран.

Глава третья АЛЕФ, БЕТ, ГИММЕЛЬ

Мудрый народ древние римляне. «Post coitum animal triste», — утверждали они. «После совокупления животное печально». Они были, конечно, правы. Я чувствовал себя животным. Изгвазданным по уши анималом. И был изрядно печален. Но все-таки человек — скотина особая.

С тонкой нервной организацией. Поэтому был я вдобавок на хорошем взводе. — Э! Чем это от тебя несет? — Сулейман брезгливо повел своим породистым шнобелем. — Ты где вообще был? Я ответил, где и чем — кратко и емко. Мне было уже все равно. Он крякнул, побагровел, но каким-то чудом сдержался. Сухо спросил: — А точнее? — Коньяк есть? — спросил я.

— Хохловский клопомор.

— Согласен, — сказал я. — Итак, сто пятьдесят клопомора и корку лимона.

— Не наглей, мальчик. Он сделал пасс мизинцем. Меня ухватило за шкирку и поволокло. Отпустило возле кофейного столика. Чувствуя спиной и особенно тем, что ниже спины, его бешеный взгляд, я наплескал полстакана бледно-желтого одесского «Борисфена», выхлебал в три глотка, заел подсохшим пересоленным сыром. Ну, пикант, блин. Андеграунд от гастрономии. — Керосин и мыло, — морщась, сообщил я и, как давеча, икнул.

— Другого не достоин, — презрительно ответствовал Сулейман. — Теперь говори.

— Там была ламия. Понимаете, эта тварь, с которой китайчонок базарил, была ламия!!

Разумеется, ни мой обличительный тон, как и прокурорская поза не оказали на него желаемого действия. Он равнодушно поинтересовался:

— Так что? Хочешь, чтобы я схватился за голову и закричал: «Аи беда, не может быть!»? Что-с? А? Да не мычи ты!

— А если хочу?

— А облезешь, — удовлетворенно сказал он. — Ну, хорошо. К твоему сведению: добрая… хотя какая еще доброта? Доброты-то там как раз в помине нет… короче говоря, минимум треть трансвеститов — люди-змеи. Ты разве не знал? А кто преимущественно работает на станциях переливания крови — это тебе тоже надо рассказать? А пожарные? Проводники в общих и плацкартных вагонах поездов дальнего следования? Механики на металлургических предприятиях?

Я ошалело хлопал глазами. Пожарные, проводники… ладно. Механики-то тут при чем? У меня отчим — главный механик на «Императрицынском алюминии». Обыкновенный вроде дядька. Да нет, точно обыкновенный. Трубку курит. Стихи пописывает. Вполне приличные, надо отметить, стихи. Да что там — великолепные! «Мой личный ангел в облаке промерзлом не отрывает взгляда от земли: считает он невыпавшие звезды — он караулит промахи мои…» «Поспешим, оставляя на ветхом причале саблезубый зазубренный фарт, якоря, абордажные крючья печалей и скандальные морды бомбард[12]…» А еще футбол любит, водку, матушку мою… хм. Матушку?.. Хм!

— Все, нету у меня больше времени заниматься просветительством среди олухов, — отрезал Сулейман, прерывая мои размышления. — Выкладывай. Начни с главного.

Главным я резонно посчитал диалог Джулии и Сю Линя. С него и начал.

Дословно. По ролям.

Феноменальная, бритвенной остроты память — это еще одна фишка, позволяющая мне работать частным детективом. Без нее я, при всей своей неординарности, мало чего стою. Невозможность проносить сквозь стены документы, видео— и аудиозаписи оставляет комбинатору, претендующему на роль классного шпиона, едва ли не единственный путь быть востребованным. Уметь впитывать информацию. Концентрируясь не на толковании или понимании увиденного и услышанного, а лишь на запоминании. Абсолютном. От и до. Без купюр. Без искажений. Развитию этой способности я обязан безусловно и исключительно Сулейману. Он бился со мной несколько месяцев, применяя собственную, мучительную для меня (кажется, для него самого тоже) методу, и достиг-таки потребного результата. В сущности, я — воплощенный Джонни-мнемоник из одноименного рассказа Гибсона.

Выслушав меня, — а я рассказал ему все, не скрывая даже своего контакта с Макошевыми отроковицами и рыжеволосой щучкой, — шеф пришел в ярость. Не произнеся ни слова, он схватил мундштук кальяна и с ожесточением к нему присосался. Минут пятнадцать слышались лишь хлюпающее побулькивание и хрипение в недрах экзотического курительного прибора да сдавленный полустон-полурык ифрита.