Проходящий сквозь стены - [16]

Но, похоже, я все-таки ошибся. Джулия демонстрировал высшую степень беззаботности. Он завалился на диванчик, раскатал хвост по полу и продолжил пировать, время от времени обращаясь к удавленнику с какими-то тарабарскими высказываниями. Древних китайских мыслителей, наверное, цитировал. На языке оригинала. Что-нибудь вроде: «Опустошение — это то, что приносит пользу». Именно этой строкой из «Дао Дэ Цзин» любил сопровождать падение из сосуда последних капель вина один старичок из бабушкиной деревни. За что имел прозвание Мао Цзэдун. Правда, произносил он это по-русски и только при наличии приятного общества. Желательно, женского и, уж во всяком случае, общества живого. Однажды, упившись до чертей. Мао Цзэдун сиганул с крыши сарая, сломал шейку бедра и был отправлен родней в «старческий дом».

Интересно, у ламий бывает белая горячка?

Прикончив шампузо, Джулия со вкусом зевнул и сунул руку за корсет. Достал малюсенькую мобилу, потыкал в кнопочки, поднес к морде, сказал:

— Я. Угу. Как мы и полагали. Угу, в силе. Целую нежно.

Небрежно отшвырнув трубку, он полез в бар за новой бутылкой.

Пока он там орудовал, гремя стеклом, читая вслух этикетки и комментируя самому себе прочтенное, я смылся.

Оказавшись в своей кабинке, первым делом привел в порядок шланги, быстренько оделся и вывалился наружу.

Здрасьте! На меня изумленно таращился зверовидный кавалер рыжей щучки. Сколько же он тут торчит, хотелось бы знать?

— Пиво, — доверительным тоном нечаянного собутыльника сообщил я ему, застегивая штаны. — Выпьешь глоток, а течет потом, как из ломовой кобылы.

Взгляд громилы озарила радость понимания и восхищение животной мощью моего организма.

— Пойду, еще накачу, — насколько мог жизнерадостно, сказал я, моя руки. — А чего не накатить, место-то освободилось…

— Ты как будто осунулся, — сказала Лада.

— И взгляд какой-то диковатый, — добавила Леля.

— Осунешься тут. — Я набулькал себе в бокал тоника, выпил, с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку. — Еле жив остался.

— Ей-богу.

— Чего ж такого опасного для жизни в этих итальянках?

Пришлось рассказать, как я в поисках туалета забрел непонятно куда, как меня там чуть не укусила «вот такая гадюка» и как я спасся бегством, когда рептилию отвлекли гиганты с уродливыми лицами.

— Они тебя заметили? — озабоченно спросила Леля.

— Кажется, нет.

— Это хорошо. И все равно, лучше тебе уйти отсюда. И поскорей. То место, где ты случайно (Леля ехидно усмехнулась) побывал, для посторонних закрыто. Оттого и ядовитые змеи ползают. Сторожат. Давай-ка вместе выйдем. Меньше подозрений.

— А как они определяют, кто свой, кто посторонний? — спросил я, подымаясь из-за столика и беря сестренок под ручки.

— Дрессура.

— Девочки, — сказал я, — зачем вы надо мной смеетесь? Не существует в природе способов дрессуры змей. Это вам не собачки.

— Так и бесов, между прочим, тоже в природе не существует. Вовсе. Их суеверные дикари выдумали. Согласен, Павлик?

Я хмыкнул.

— Лелька права, — подтвердила Лада. — Конечно, людей эти твари слушаться не станут, это верно. Но ведь есть и не люди.

Вот так. Похоже, о том, что в «Скарапее» заправляют ламии, известно всем, кроме меня. Сволочь Сулейман!

Выходя из клуба, я непроизвольно бросил взгляд на запястье. Но опасался я напрасно: внутреннее чувство времени не подвело. С момента прибытия в «Скарапею» действительно прошло почти два часа. Действительно — почти два! А мой, с позволения сказать, «напарник» Убеев все еще был тут и закатывал такое представление, что любо-дорого. Не зря его прозвали Железным Хромцом. Но я бы эпитетов еще добавил, одного железа в сложившейся ситуации явно не хватало. Ибо демонстрировались: стеклянный взгляд, оловянная стойкость, деревянная голова. Ну, и как необязательный довесок — толоконный лоб.

— А я тебе тысячный раз повторяю, сукину сыну, свинье чухонской, — надрывался Убеев, хроменьким, но драчливым петушком наскакивая на швейцара, — что мне внутрь надо! Чего тебе, гниде белобрысой, не ясно? Русского языка не знаешь, чур-рбан?

Викинг был недвижим, как скала, перекрывающая вход во фьорд. Смотрел исключительно поверх головы взбешенного калмыка и терпеливо переносил все его выкрутасы. Правда, лицо у него было интенсивного свекольного цвета, а губы заметно подрагивали. Два часа беспрерывной пытки Капитаном Глупость, изрыгающим агрессивный вздор, могут взбесить даже камень. Швейцар как заведенный повторял, что знание или незнание им языка к делу не относится и что «Скарапея» — это заведение закрытое, клуб. Вход в него только по клубным карточкам или специальным приглашениям. А он Убеева среди членов не помнит. Но если Убеев покажет приглашение, тогда само собой. Тогда «раати боога».

Железный Хромец наш от такой северной невозмутимости кипятился все пуще и клятвенно обещал устроить чухонской гниде новую Полтаву, если тот… и так далее. Однако верного нагана Убеев покамест не доставал.

Неподалеку лениво перекуривали скарапеевские секьюрити. Видимо, команды на окорот Убеева им покамест не поступало.

Тут же шумная стайка иностранцев, возбужденно переговариваясь, снимала колоритную сценку на видео. Аж двумя камерами. Разумеется, в кадр попала и наша троица. Я скорчил жуткую рожу и, грозя кулаком, рявкнул: «Империалисты хреновы! Мы вам покажем кузькину мать! Мы вас закопаем!» Сконфуженные такой выходкой девочки принялись недовольно дергать меня за рукава, а иностранцы счастливо заржали. Может, стоит потребовать с них гонорар?